— спросил он меня затем.
— Я вижу поднятую булаву (комету, рис. 64 и 65) , — ответил я.
— Ты хорошо видишь, — сказал он мне. — Это я бодрствую с нею, чтобы исполнить мои обещания (о скором приходе на землю).
И в другую ночь он спросил меня:
— Что ты видишь?
— Я вижу размахнувшуюся раскаленную кочергу на северной стороне неба (ту же комету).
— Это от севера поднимается бедствие на всех жителей Земли, — сказал он мне. — Встань же и опояшься! Объяви народам все, что я повелел тебе… Я поставил тебя среди них, как сильную крепость, как железный столб против всех царей, властвующих теперь над славящими Громовержца, против всех их князей и священников и всех чужих обитателей земли, враждебных моим верным. Они будут бороться с тобой, но не победят тебя, потому что я с тобою, чтобы избавлять тебя» (1 , 5 — 19).

Относительно того, что здесь описана комета, мне нечего распространяться. Это ясно для всякого, кто видал древние изображения этих светил и кто читал средневековые сообщения о них. Комета эта была видна, как говорится тут, в полном и ярком виде на севере, а это возможно только в летние ночи, когда солнце не так глубоко погружается под северный горизонт, как в южные, и этому соответствует дальнейшее описание автора, в четвертой главе его книги (4 , 6).

«Поднимайте знамя на Путеводном столбе! — восклицает он от имени Громовержца. — Бегите, не останавливаясь! Я веду к вам с севера великое бедствие и гибель. Вот вышел, поднимаясь в высоту, Лев (созвездие Льва, рис.66) из чащи (своих координат), вот восходит Истребитель народов (Скорпион, рис.67) , чтобы обратить вашу страну в пустыню, разрушить города и оставить их безлюдными. Опоясывайтесь же веревками в знак горести, плачьте и рыдайте, потому что пылающая Головня Громовержца (та же комета Галлея) еще не отошла от вас!
И когда она к вам придет, замрет сердце каждого царя и князя, ужаснутся священники и изумятся пророки… Жгучий ветер понесется с опустелых высот неба на дорогу дочери моего народа, но он налетит не для обвевания и освежения ее. И еще большая буря нагрянет от той Головни, когда Громовержец произнесет свой приговор над ними (над князьями и священниками богоборца).
Вот поднимается она, подобно огненному облаку, колесница ее как вихрь, кони ее быстрее орлов… Горе нам, горе! Мы все погибнем! Вымой же злые намеренья из твоего сердца, Столица успокоенья, чтобы спастись! До каких пор будут жить в тебе скверные мысли?
Я чувствую боль во всех моих внутренностях. Мое сердце стонет, я не могу молчать, потому что ты, моя душа, уже слышишь звук трубы (рис. 68 и 69) и крики сраженья. Гибель идет за гибелью. Я провижу, как в один миг будут разрушены мои шатры и палатки. Долго ли еще я буду видеть это огненное знамя, слышать (в шуме ветра) звук трубы? Мне кажется, что я смотрю на землю, и она пуста, на небеса — и нет в них света. Смотрю на горы — они дрожат, на холмы — они колеблются. Смотрю — и нет более человека, и все небесные птицы разлетелись. Плодородный край мой (очевидно, не Палестина) стал пустынею, и города его разрушились пред лицом Громовержца, пред его пламенной Головней.»


«— Я изрек определение (в Апокалипсисе), — сказал Громовержец, — и не раскаюсь в нем и не отступлю от него. Вот бежит весь город от шума конницы и стрелков, все жители его ушли в густые леса, убежали на скалы. А ты, опустошенная (византийская церковь), что станешь делать? Напрасно наряжаешься ты в пышные одежды, надеваешь на себя золотые украшения, подрисовываешь румянами свои веки. Презрели тебя твои возлюбленные, они ищут твоей души!»

В последних строках опять чувствуется влияние Апокалипсиса, где автор говорит:

«И Солнце стало мрачно, как черный волосяной мешок, и вся Луна, как пятно крови».
«И всякая гора и сам остров сдвинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и полководцы, и свободные, и рабы укрылись в пещерах и под скалами гор и говорили горам и скалам: обрушьтесь на нас и скройте нас от лица сидящего на небесном Троне и от гнева Овна, потому что пришел великий день его гнева, и кто может устоять» (Ап. 6 , 12 — 17).

Но вот комета ушла, и вся толпа, которая поклонялась «Стрельцу Громовержца», как пророку, ожидая предвещаемых им неслыханных бедствий, вдруг, опомнившись, отхлынула от него и, повидимому, выместила на нем свой прежний страх, как на обманщике и лжепророке.


«Шатер мой опустошен, — заключает он этот первый отдел (гл. X) своей книги, — и все веревки его порваны. Мои дети ушли от меня, и нет их». «Некому больше растянуть моей палатки и развесить в ней мои ковры. Это потому, что обезумели пастыри Громовержца и не призывали его. Они поступили безрассудно, и за то вот рассеяно их стадо» (10 , 20 — 21).
«Но нет подобного тебе, Грядущий! — продолжает он, все еще не потерявший своей веры. — Ты велик и могуче твое имя. Кто не преклонится перед тобою, властелин народов? Ты один все знаешь, и нет подобного тебе между мудрецами всех стран и народов» (10 , 6 — 7).

«Знаю, Громовержец, что не в воле человека его пути и не во власти идущего направлять свои шаги. Наказывай же меня, но по правде, и не гневайся на меня, чтобы не унижать меня перед другими… Излей лучше твой гнев на народы, не знающие тебя, и на племена, не произносящие твоего имени» (гл. X).

Вот как грустно и подавленно заканчивается первая часть исследуемого нами пророчества, озаглавленного так громко:
«Громовержец готовится пустить стрелу!».
Сравнивая ее торжественное начало с этим печальным концом, мы не можем не чувствовать полуподавленной, но глубокой душевной драмы верующего и мыслящего, по-своему, человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163