Бабель рассказывал, как Сергей в один день продает десяти издательствам одну и ту же книгу стихов, составленную из трех <нрзб> до этого, как редакторы и издатели скрывают друг от друга о своей покупке, и все прогорают через месяц на одной и той же книге.Потом не давали ему покоя рассказами из его же детства. Знали все чуть ли не наизусть, потому что, выпив, Сергей рассказывал всегда одно и то же: о неладах с отцом либо о своей любви к деду и матери, о сестрах, драках и иногда о первой любви.Под утро Сергею взгрустнулось. Он подсел к Соне и стал ей рассказывать, что вот они скоро поедут в Тифлис, что там тепло и очень хорошо. Бабель трещал еврейскими анекдотами, Всев. Иванов храпел.Уже светало. Есенин посреди комнаты с бутылкой в руке напевал, подплясывая: Есть одна хорошая песня у соловушки,Песня панихидная по моей головушке.<……………………………………………> От этой разгульной и страшной песни, от веселого мотива и тоскливого взгляда становилось жутко (я редко употребляю это слово).На прощанье Сергей подарил мне «Березовый ситец» с надписью: «Дорогому Вите Мануйлову с верой и любовью Сергей Есенин» – кажется так, книжки этой у меня сейчас нет с собой, она осталась в Черкасске.Мы простились с ним как-то странно. Сам не зная, что я делаю, я поцеловал его в шею, чуть пониже уха. Я никогда его так не любил, как в эту минуту. Это редко бывает со мной, но мне хотелось плакать. Может быть, потому, что больше нам не было суждено увидеться.Сегодня в редакции «Бакинского рабочего» видел чуть ли не единственный список неопубликованной поэмы «Черный человек». Мне дали ее прочесть, но не списать, – как жаль, что у меня такая дырявая голова, – я не запомнил ни одной строфы. Ведь совершеннее, исключительнее и страшнее я никогда ничего не читал. Начинается:«Друг мой, друг мой,Я очень болен».И дальше к нему приходит по ночам «Черный человек, Черный, черный!», садится на кровать и, как монах по покойнику, читает над ним какую-то «проклятую книгу». Это бессонница. Такой бессонницы не снилось ни одному шарлатану и авантюристу. А «черный человек» читает жизнь какого-то рязанского мальчика, ставшего большим поэтом. И приходит к нему женщина лет сорока с лишним и говорит «Милый» и еще «гадкий». «Я не хочу слушать тебя, Черный человек». А снега за окном дьявольски белые. Черный человек читает дальше… <1926 г., январь> Нина ГАРИНА«НЕУЖЕЛИ ЭТО ВСЕ ПРАВДА?» Рукопись хранится в Институте русской литературы РАН (Пушкинском Доме), ф. 736, №64. Не датирована – приблизительно 1935 год. Заголовок оригинала воспоминаний «Сергей Александрович Есенин и Георгий Феофанович Устинов». Материал представляет собой два черновых варианта – рукописный и машинописный – и является несомненным образцом фальсификации, нуждающейся в объяснении.
Нина Михайловна Гарина, актриса, жена прозаика и драматурга, политического авантюриста Сергея Александровича Гарина (наст. фам. Гарфильд) (1873–1927). Содержательница литературного салона, который до эмиграции из России посещали И. Бунин, Б. Зайцев, А. Куприн, Е. Чириков и др. известные писатели. В середине 20-х годов жила вместе с мужем и детьми в гостинице «Астория» (1-м Доме Советов), рядом с «Англетером». Частыми гостями ее салона-кружка были журналист Г.Ф. Устинов, прозаик С.А. Семенов, поэт-фельетонист В.В. Князев и другие лица, причастные к сокрытию действительных обстоятельств смерти Есенина.

<…> В двадцать пятом году Устинов появился в Ленинграде, но на более продолжительный срок, о чем он мне сразу же и заявил. Пришлось устраивать его где-либо, помимо нашей квартиры, хотя и очень обширной, так как мужу моему становилось все хуже и хуже. И я устроила его в одной из ленинградских гостиниц, что также было весьма трудно, ввиду полного отсутствия в тот момент каких-либо свободных жилых помещений.Вслед за ним появился вскоре и Есенин, которого я также устроила в той же гостинице …Есенин, которого я также устроила в той же гостинице.
Здесь и ниже Н. М. Гарина часто противоречит фактам, изложенным от имени Г. Ф. Устинова в вечерней «Красной газете» (1925. 29 дек.) и позже в сборниках воспоминаний о поэте. Предваряя свои заметки, она даже кокетничает тем, что не знакома со статьями, посвященными трагической есенинской хронике.
Устинов (?) писал, что именно он устроил Есенина в 5-м номере «Англетера», что также недостоверно, ибо в контрольно-финансовых списках жильцов гостиницы (1925–1926) (24-й финансовый участок Ленинграда) имя поэта отсутствует. Весьма проблематично было поселение Есенина в отель «по блату». Подробнее эта тема развивается в 1-й главе книги.

, благодаря знакомству с одним из ее сотрудников – большому любителю литературы и искусства.О приезде Есенина Устинов сообщил мне с несказанной радостью, и дня через два-три они вместе пришли к нам. Пришли оба сильно выпившие, но Устинов, как всегда, корректный и культурный, Есенин, наоборот, развязный и даже наглый… …Есенин, наоборот, развязный и даже наглый… – Псевдомемуарные заметки Гариной проникнуты плохо скрываемой неприязнью к Есенину. В свою очередь, поэт никогда и нигде о ней не упоминал; в ее памятном фотоальбоме, с льстивыми посвящениями литераторов, есенинских автографов нет, что заставляет думать: Есенин в салоне-кружке Гариной не бывал.

Устинов успокаивал расходившегося «Сереженьку», но ничего не выходило, и все, что взбрело в тот момент в одурманенную голову поэта, он нам и преподносил, ни с кем и ни с чем не считаясь.Все это было настоящим и пошлым бахвальством. В конце концов я не вытерпела и после его выкрика: «Я бог!», «Я всё. Вы все ничтожества!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125