— Скоро ты познакомишься и с другими.
— А твой отец?
— Он хворает. Иначе он был бы здесь с тобой, когда ты очнулся, и поприветствовал бы тебя лично.
— Надеюсь, ничего страшного.
Она отвела взгляд и только потом ответила:
— Так просто и не узнаешь. Он скрытный.
— А где твоя мать?
— Я ее не знала. Отец говорит, она сбежала с музыкантом-цыганом, когда я была совсем маленькой.
— А есть ли у тебя братья или сестры?
— Нет.
Калифрики снова принялся за еду.
— Что ты делаешь в этих краях? — через некоторое время спросила она. — Мы живем в глуши, далеко от торговых путей.
— Охочусь, — сказал он.
— И на какого же зверя?
— На редкого. Он приходит издалека.
— А на кого он похож?
— На кого угодно.
— Опасен?
— Очень.
— А как его зовут?
— Киф.
Она покачала головой.
— Никогда не слыхала о такой твари.
— И хорошо. Как, по-твоему, когда мне можно будет вставать?
— Как только наберешься сил. Доктор Шонг сказал, что приспособление, которое на тебе надето, полностью защищает ногу — хотя, вероятно, тебе еще понадобится палка. Чтобы было на что опереться.
Он отложил вилку.
— Да, мне бы хотелось попробовать… поскорее, — сказал он.
Вскоре после этого она убрала поднос и задернула полог: Калифрики крепко уснул.
В тот же день, однако, проснувшись после полудня и поев, он попытался встать на ноги. Доктор Шонг кинулся его поддержать. Пока Йолара ходила за палкой, обезьяна помогла ему одеться, во время частых передышек попутно проверяя, нет ли осложнений со стороны нервной системы и не ослабли ли мышцы за время покоя. Доктор Шонг сорвал нитку, плотно охватывающую запястье Калифрики, и отбросил ее куда-то в сторону. Он не заметил, как мгновениями позже она не только вернулась на прежнее место, но ее обрывок пристал к его собственному плечу и заскользил под руку к боку.
Когда вернулась Йолара с палкой в руках, они уже добрались до середины комнаты. Затем вдвоем они вывели Калифрики за порог, и вдоль по коридору все вместе прошли на балкон, откуда он смог осмотреть внутренний дворик, вместивший шесть овец, двух козочек, четырех коров, быка и стайку цыплят. Сделанные из металла — тяжелого и блестящего — все они, казалось, паслись или искали корм и все издавали некое подобие звуков, тех, что издают животные из плоти и крови, по образу которых они были созданы.
— Поразительно, — заявил Калифрики.
— Все это — механизмы чисто декоративного назначения, лишенные настоящего интеллекта, — заметил доктор Шонг. — Для Мастера они всего лишь игрушки.
— И тем не менее удивительно, — произнес Калифрики.
Когда он развернулся, направляясь обратно в дом, Йолара взяла его под руку, чтобы не оступился.
— Сейчас мы отведем тебя назад в комнату, — сказала она.
— Нет, — ответил он, поворачивая к лестничному колодцу, мимо которого они прошагали по коридору. — Я должен пойти дальше.
— Только не по лестнице. Пока еще рановато, — предостерег доктор Шонг.
— Пожалуйста, послушайся его", — попросила она. — Может быть, уже завтра.
— Если только мы прогуляемся в дальний конец коридора и обратно.
Она глянула на металлического обезьяноподобного, который кивнул.
— Очень хорошо. Но только давайте пойдем медленно. Зачем так мучить себя?
— Я должен быть готов к встрече с Кифом где угодно, в любой момент.
— Сомневаюсь, что ты обнаружишь его в здешних местах, вряд ли он прячется где-то поблизости.
— Кто знает? — ответил он.
В тот же вечер Калифрики проснулся от звуков неистовой музыки, доносившихся откуда-то издалека и несколько ослабленных расстоянием. Подождав немного, он с усилием поднялся на ноги и вышел в коридор. Звуки доносились из лестничного колодца. Прислонившись спиной к стене, он долго прислушивался, а затем, волоча ногу, вернулся в постель.
На следующий день, после завтрака, он выразил желание совершить более длительную прогулку, и Йолара, отпустив доктора Шонга, повела Калифрики вниз по лестнице. Лишь постепенно он оценил грандиозные размеры здания, по которому они прогуливались.
— Да, — пояснила она, когда он указал ей на это, — оно выстроено на развалинах древнего монастыря и годами служило и крепостью, и жилищем.
— Любопытно, — сказал он. — Скажи мне, вчера ночью мне показалось, будто я слышал музыку. Здесь устраивали какой-то праздник?
— Можно и так назвать, — ответила она. — Впервые за долгое время мой отец покинул свои покои и позвал музыкантов, чтоб те сыграли ему.
— Я рад, что ему лучше, — сказал Калифрики. — Это была ужасающая, но прекрасная музыка. Хотел бы я когда-нибудь услышать ее еще раз и, может быть, даже присутствовать там, когда музыканты будут ее исполнять.
— Они вернулись в свои подземные норы, скрытые глубоко под полом, сказала она. — Но, как знать?
— Они тоже творения твоего отца?
— Думаю, что так, — ответила она. — Но, право, сама я никогда их не видала, поэтому трудно сказать.
Они прошли мимо вольера с бронзовыми птицами с необычной синеватого цвета патиной на крыльях, щебечущих, пускающих трели, пронзительно кричащих «керрью» и развертывающих перья, словно изумрудные веера. Одни восседали на железных жердочках, другие в медных гнездах. В некоторых гнездах лежали серебряные яйца или сидели крохотные птенчики, голые, с жадно раскрытыми клювиками, хватающими мошек из фольги и червяков из жести. Когда пернатые певцы двигались, воздух вокруг них колебался и озарялся ярким сиянием.
В саду во внутреннем дворике с южной стороны замка она показала ему серебряное дерево, на ветвях которого висели сверкающие подобия всевозможных плодов, виданных им и вовсе неведомых.
Пройдя по коридору, Йолара остановилась перед изображением в раме, которое Калифрики поначалу принял за ее портрет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10