Вот едет водовоз, он развозит воду, набирая ее из специальных фонтанов в центре и на окраинах города; огромная бочка дребезжит по неровным камням, там, где есть мостовая, а где ее нет — вязнет в глубокой колее. Из бочки медленно, капля по капле, сочится вода.
Жак стремительно обежал несколько соседних булочных. Всюду та же картина. Толпы народа. Преимущественно женщины. Кричат, бранятся, негодуют. Удостоверившись, что цены повышены повсюду, Жак вернулся к булочной Иаве. Первый, кого он здесь увидел, был Мишель Гамбри — тот самый человек, с которым судьба свела Жака у Бастилии в первый день приезда. С тех пор Жак встречал его не однажды.
К Мишелю Гамбри Жака притягивает неосознанная, но прочная симпатия. Всем нравится провинциалу этот истинный парижанин: насмешлив, но в меру, никогда не бывает груб, взгляд проницательный. Но когда Гамбри тебя уже распознал, выражение его лица становится другим: в нем и участие, и доброта, и сердечность. Но их надо заслужить. И Жак это хорошо понимает.
А Гамбри тут как тут, подает голос, да еще какой громкий у него, оказывается, голос:
— Эге, парижане! Мы что же, будем смотреть сложа руки, как булочники поднимают цены на хлеб, а на заставах растут таможенные сборы? Дорожает хлеб, вы подумайте! Недаром его называют насущным. Ведь это самое что ни на есть необходимое для каждого: хлеб!
Толпа дружно поддержала Гамбри:
— Чего смотреть! В лавку! Наведем там свои порядки!
— Может ли быть? Неужто в самом деле хлеб опять вздорожал? — возмущается чей-то юношеский, еще не окрепший голос.
Вот чудеса! Да ведь это Шарль!
Молодые люди обнялись.
— Ишь ты какой стал! Чем не парижанин? — сказал Шарль, одобрительно оглядывая Жака.
Жак покраснел от удовольствия, хотя, по правде сказать, чувствовал себя не совсем свободно в перешитом дядюшкином костюме.
— Я так горевал, что не узнал твоего адреса. И ума приложить не мог, как тебя разыскать.
— Эх ты простофиля! Зато я не потерял твоего адреса. И сейчас, думаешь, куда я шел? Я несу один срочный заказ и решил по дороге забежать к твоей тетушке. До сих пор я к вам не собрался потому, видишь ли, что дела у меня было позарез. День и ночь сидел над заказом. Уж очень он был к спеху, и такая кропотливая да мелкая работа — впору ослепнуть! А сейчас я несу заказ и вижу — толпа; говорят, вздорожал хлеб. Я и остановился. Дай, думаю, погляжу. Оказывается, и ты здесь. Вот удача-то! А хочешь, покажу тебе, какую штуку я сработал? — Шарль с важностью вынул из глубокого кармана красивый футляр.
Он приподнял крышку, и Жак зажмурился от блеска драгоценных камней. Браслет, лежавший на бархатной подушечке, сверкал бриллиантами, сапфирами и рубинами. Таких драгоценностей Жаку никогда не приходилось видеть.
— Нашел место, где хвастаться! — с укором сказал Жак, указывая глазами на возмущенных голодных женщин, грозивших кулаками по направлению булочной.
— Ты только скажи: красиво? — спросил Шарль, поспешно пряча футляр в карман.
— Ну конечно! Так красиво, что ослепнуть можно!
— Еще бы! — с гордостью подтвердил Шарль. — На деньги, что стоит этот браслет, двадцать парижских семей могут безбедно прожить целый год. А предназначен он для госпожи Кессон, фаворитки графа Ламуаньона… Да ты чего глаза таращишь, не слыхал, видно, кто такой Ламуаньон?
— Не слыхал.
— Бывший министр юстиции. Теперь он в отставке, но, хоть и лишился прежнего доходного места, все еще особа влиятельная.
Шарль уже не выглядел таким забитым и робким, как тогда, в дилижансе. Сейчас он казался бывалым парижанином и не прочь был поучать Жака, к покровительству которого прибегал еще так недавно.
— Помнишь, я тебе говорил: пока есть короли, будут и придворные дамы, а значит, будет и нужда в ювелирах. А так как короли будут всегда, то не переведутся и ювелиры…
— Короли будут всегда? — с насмешкой в голосе переспросил Гамбри, оказавшийся рядом.
В голосе рабочего звучало явное сомнение. Шарль вытаращил глаза, да и Жак с удивлением взглянул на Гамбри. Красильщик, видимо, не разделял мнения, что без короля Франция существовать не может.
Как раз в эту минуту, на пороге булочной появилась толстая фигура хозяина Наве. Он замахал руками на обступивших его женщин.
— Если вы не угомонитесь, — крикнул он, — я уйду и ничего вам не скажу!
— Тише, тише! — закричали те, что за минуту перед тем были самыми горластыми.
Все надеялись, что булочник произнесет какие-то утешительные слова. Но он решительно сказал, как отрезал:
— А разве это я? Разве только в моей лавке подорожал хлеб? И в других булочных тоже. Все повысили цену! Чем я хуже других?
Толпа заволновалась еще больше, все загудели, двинулись к дверям. Но булочник, несмотря на свою толщину, ловко юркнул в дверь. Звук щелкнувшей задвижки убедил женщин, что лавка закрыта. Жак мог только подтвердить, что Наве не солгал: хлеб поднялся в цене и в других булочных.
— Ну, мне пора, — заторопился Шарль. — Авось мадам Кессон расщедрится и даст мне хорошие чаевые. За такую-то вещицу, поди, не жаль!
— Когда же мы увидимся?.. Постой, тетя обещала, что в воскресенье отпустит меня погулять, посмотреть Париж… Заходи же за мной в двенадцать часов.
— Идет! А ты скажи мне, как твои сестры?
— Сестры?.. Да ничего. — Жак не стал рассказывать, как далеки от него эти сестры, с которыми ему так хотелось подружиться.
— А красивые они? Которая лучше всех?
Тут Жак совсем сконфузился. «Которая же лучше?» Он сам для себя еще этого не решил. «Как ответить?» И он пробормотал:
— Вот придешь и увидишь! Не плохи и не хороши!
Глава восьмая
В ЛАВКЕ ТЕТУШКИ ФРАНСУАЗЫ
Повышение цен на хлеб продолжало волновать парижан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67