Шелк был в остатках, но все равно на него ушел почти весь аванс Джованни, а материи едва хватило на костюм. Бекк всегда плохо разбиралась в женских нарядах, но, судя по похотливой, а потом и смущенной улыбке Хакона, на этот раз получилось. И тем не менее пока она ждала в этой тесной холодной комнате, тот порыв, который увлекал ее вперед, внезапно исчез, сменившись сомнениями и страхом.
Она неуверенно повернулась, подняв бубен и ударив им о колено. На полукруглую основу была туго натянута кожа, которая вместе с мелкими металлическими звеньями должна была служить единственным аккомпанементом ее танцу — если не считать звона крошечных колокольчиков, закрепленных у нее на лодыжках. Движение получилось неловким, неумелым, совершенно не влекущим, а ведь ей надо быть такой чарующей, как никакому мужчине даже не грезилось! С чего она решила, что способна на такое? Потому что у нее хорошо получались танцы ее народа? Их па были очень сдержанными, а глаза при этом скромно опускались вниз.
Из-за двери послышались голоса. А потом дверь распахнулась, и все мысли о танцах исчезли от потрясенного понимания, что она оказалась в одной комнате со своим врагом. Она инстинктивно потянулась к оружию, которого при ней не было. Бекк увидела, что Хакон перестал чесаться и рука его опустилась вниз, а пальцы зашевелились в поисках топорища.
«Сейчас все решится, — подумала Бекк. — Под этими тонкими покрывалами они увидят не женщину, а своего врага. Они проникнут сквозь фальшивое обличье скандинава, вызовут стражников. Нас схватят, а потом подвергнут таким же мучениям, какие достались Жану. Вот в это секунду, сейчас, когда Джанкарло Чибо входит, кашляет, подносит платок к губам — и видит…»
— А, Саломея! — В его горле слышался влажный клекот. — Тебя я узнал, принцесса. Но кто твой друг?
Она — не Ребекка, дочь Авраама, и не Бекк, юный воитель. Она — итальянская шлюха, которая возбуждает своими танцами. Она — Саломея. Она всю жизнь живет в масках. И видела, как мужчины наблюдают за женщинами.
— Ваше высокопреосвященство. — Низко кланяясь, она постаралась нагнуться так, чтобы свободно наброшенные покрывала чуть отклонились вперед. — Каждой Саломее нужен палач. Иначе как я получу награду за мой танец — голову Иоанна Крестителя?
Она не столько увидела, сколько почувствовала реакцию Генриха на эти слова. Хакон не шевелился под пристальным взглядом немца, однако он был не из тех людей, кто может остаться незаметным. Саломея подпрыгнула, ударила в бубен у себя над головой и приняла вызывающую позу, привлекая все внимание к себе. Чуть прикрывшись рукой, она взглянула на телохранителя из-под накрашенных ресниц. И он остановил свой взгляд на ней.
— На самом деле он здесь, чтобы мне не забыли заплатить. — В ее голосе зазвучал венецианский уличный говорок. — Вы не поверите, как часто меня пытаются провести, после того как… позабавятся.
Она переменила позу — на этот раз так, чтобы обнажилась часть ляжки, и встряхнула бубном, уперев его себе в бедро.
— Поверю, душенька. — Теперь бархатный голос стал чуть хрипловатым. — Увы, в мире так много зла! А твой палач смотрит на… забавы?
Она поднесла полумесяц бубна к лицу и посмотрела поверх него, медленно моргая удивленно расширенными глазами.
— О нет! Гюнтер — воплощение скромности. Он ничего не слышит, ничего не говорит и ничего не видит. Конечно, если у клиента нет иных пожеланий. За определенную цену возможно все. Все, что угодно.
Она перешла на более утонченный говор, свойственный танцовщице, не забывая оставлять в речи нотки житейской умудренности. Опустив глаза, Бекк снова услышала кашель. Обутые в легкие туфли ноги отошли к камину.
— Возможно, позже. Вариации всегда меня занимают. — Чибо уселся, но Генрих остался стоять у двери. — А теперь не пора ли проверить, в состоянии ли Саломея заслужить награду?
Бекк посмотрела на архиепископа. Он подался чуть вперед. Лицо у него покрылось пятнами от скрытого жара, мясистые чувственные губы влажно полуоткрылись. Одну руку он протянул в сторону пустого кресла, положив ее на стол, стоявший между ними. Положив — и все-таки не совсем положив.
Внезапно Бекк поняла, почему его рука не достает до деревянной столешницы. Она двигалась по другой руке. Пальцы Чибо поглаживали отрубленную кисть Анны Болейн. Словно Анна присутствовала в этой комнате, словно архиепископ и королева касались друг друга в ожидании интимных развлечений. Бекк увидела, что Чибо желанен ее танец, но гораздо более сильным было его влечение к тому, что было — и в то же время чего не было рядом с ним.
Содрогнувшись, Бекк сделала несколько медленных шагов — и крошечные колокольчики зазвенели им в такт. Ее новообретенная отвага снова исчезла. Она чувствовала себя неловкой, неумелой, неспособной выполнить задуманное. Ее мысли были сосредоточены преимущественно на том, чтобы попасть в этот дом. Все изобреталось на ходу, и каждое решение и действие завлекало Бекк все дальше.
«Почему я здесь, в этой незнакомой комнате, почти голая? Чего я хотела добиться с помощью танца? Почему я не послушалась Хакона? Какой демон овладел мною?»
Она снова содрогнулась под аккомпанемент нежного перезвона. И ответ пришел к ней в виде имени.
«Жан. Я здесь ради Жана».
Они видели, что Франчетто ушел в сопровождении десяти своих людей. Это означало, что в доме осталось еще двадцать человек. При таком распределении сил у них не будет времени на поиски. Ей нужно сделать так, чтобы они отвели ее к Жану. Или привели Жана к ней.
При мысли о том, что ее возлюбленный лежит истерзанный так близко от нее, ее страх сменился гневом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145