У ворот в невысокой башне пост папской стражи.
…Разумеется, гонца короля Арагона стражники – одна штанина у них красная, другая голубая – пропустили без задержки.
По ту сторону стены, в самом Борго, сразу повеяло святым духом. Никогда в жизни, даже на пасхальной службе в Севилье и Толедо, Педро не видел такого множества божьих слуг.
Белые рясы и черные плащи доминиканцев, белые капюшоны картезианцев, коричневые, стянутые толстым вервием балахоны францисканских монахов, серые, в грубых заплатах рясы цистери-анцсв, белые подрясники и черные накидки августинцев, черные рясы бенедиктинцев, темные сутаны священников, фиолетовые камилавки епископов, грязные ноги босых кармелитов, пурпурные мантии кардиналов (мантий этих, правда, не так уж много – кардиналы пешком ходить не любят). И все эти рясы, сутаны, власяницы и капюшоны суетятся на узких улочках Борго, как встревоженные муравьи, хотя никаких признаков близкого светопреставления в папском таборе не заметно.
– Еще бы им не суетиться, – сказал дон Хосе-Мария. – Ведь Борго – это ярмарка, только торгуют здесь не скобяным товаром и не андалузскими конями, а бенефициями, или, в переводе с божественного языка на наш, грешный, теплыми местечками. Пожелал ты, скажем, приход в богатом селеньице – давай сто дукатов, ну и доходы за первый год службы. Вздумалось тебе стать епископом -давай тысячу дукатов, да деньги вперед, звонкой монетой. И думаешь, отец-папа продает только свободные места? Как бы не так! Он вовсю торгует экспектанциями. А экспектанция, брат мой, – это бумажонка с папской печатью, и в ней тебе обещано место, но вся хитрость в том, что на этом месте кто-то еще сидит и что место загодя продают не только тебе, но и людишкам, которых ты и в глаза не видывал. По совести тебе скажу: у нас в Севилье конокрады и те ворованного мерина сбывают в одни руки, а не в десять…
И новое разочарование – дворец наместника святого Петра вовсе не дворец. Это скопление старых и новых и, ей-же-ей, совсем неказистых зданий. К зданиям этим, как цыплята к наседкам, жмутся ветхие пристройки, колоколенки и церквушки.
Везде какие-то лестницы, галерейки, портики, проходы, ведущие в гулкие внутренние дворы.
И бог его знает, где тут знаменитый Бельведер – палаты, которые лишь три года назад построили зодчие папы Иннокентия VIII, и где Сикстинская капелла, домовая церковь папы Сикста IV. В
Кастилии Педро не раз слышал, что внутри стены этой капеллы расписаны так чудесно, что кажется, будто ты в раю.
А за этими зданиями и дворами – папский пригород, путаница узких улиц и темных переулков. Здесь в жалких лачугах ютилась дворцовая челядь. Впрочем, на главных улочках – Борго ди Санто-Спирито и Сикстине – было немало каменных палат, и Педро узнал, что принадлежат они непотам – ближайшим папским родичам. Папы, объяснил ему дон Хосе– Мария, недолговечны и престол свой по наследству не передают. Поэтому они спешат осчастливить всю свою родню при жизни, поэтому не только в Борго, но и в других частях Рима на каждом шагу дворцы сыновей и племянников покойных пап Сикста IV и Иннокентия VIII. А нынешний папа, хоть правит он меньше года, заткнул за пояс всех предшественников. Он уже успел подарить дворцы и своей дочери, и своим сыновьям.
Дон Хосе-Мария расстался с Педро у замка святого Ангела. Ему пора было отправляться к испанскому послу, и, уходя, он подробно растолковал юноше, как ему лучше пройти к термам Диоклетиана на Квиринале: близ этих древних бань обитал его дядюшка.
Дядюшка дожил до седых волос, имея крайне смутные представления о своем племяннике, но принял он Педро весьма радушно. Как-никак хоть и десятой водой на киселе был ему этот мальчишка, а все же родная кровь, а если даже и не очень родная, то по крайней мере кастильская.
Тридцать лет прослужил старик капитаном городской стражи, стал настоящим римлянином, но разве мог он забыть кастильский городок Авилу-де-лос-Кавальерос, Авилу Рыцарей, откуда родом был и юный спутник адмирала.
До полуночи дядюшка упивался рассказами племянника, а наутро он с лихвой отплатил Педро за все его одиссеи, открыв ему многие тайны папской столицы.
Началось с малого. Педро невзначай сказал, что вечером он хочет отправиться в Борго, чтобы навестить своего спутника.
– Зарежут, – сокрушенно произнес дядюшка.
– Кого?
– Тебя.
– То есть как? И кто? Меня здесь не знает ни одна собака!
– Знают тебя тут или не знают – значения не имеет. Все равно зарежут. У нас в Риме ночью по улицам не ходят.
– Но почему?
– Разбойники, сынок, им тут раздолье.
– Быть того не может. Сам папа – да хранит его господь! -живет в Риме, так неужто хватает у людей совести творить бесчинства на его глазах?
Дядюшка невесело рассмеялся:
– Святая простота, и невдомек тебе, что кабы не папа да не его кардиналы, мы переловили бы за три дня всех римских душегубов. Но я, капитан римской стражи, свои двадцать золотых получаю зря: какой от меня толк, когда любой вор знает, что, если я его и поймаю, все равно из замка святого Ангела его назавтра же выпустят?!
– Как это выпустят?
– Да очень просто, через главные ворота. И все потому, что всем нашим злодеям папа отпускает грехи наперед. Разумеется, не даром. И цена грехам разная: карманный воришка, тот за грядущие кражи платит сорок-пятьдесят сольди, примерно, стало быть, один флорин, или полдуката. Грабителю грех обходится, смотря по тому, на что он замахнется, когда пять флоринов, а когда и сто дукатов. Смертоубийство стоит дороже, но бывает и так, что злодею, если отправит он на тот свет кого следует – у святых отцов в Борго немало заклятых недругов, – перепадает сотня-другая флоринов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58