Анна Фордибрас, моя малютка Анна из Диеппа, как и солнечное сияние, была также с нами в отеле и не менее сестры моей ухаживала за мной. Каждый день, когда я спускался вниз к завтраку, я находил любимые мною цветы, принесенные Анной из Ковент-Гардена. Проворные пальчики Анны перебирали разбросанные мною на столе бумаги и находили затерявшиеся документы. Анна рассказывала мне вечером, что случилось в течение всего дня в мрачном мире политики, среди которого мы вращаемся, называя мошенниками людей, не сходных в своих мнениях с нами, и отрицая все заслуги их, за исключением тех, которые слишком явно апеллируют к нам.
Редко бывала она теперь в том веселом, почти детском настроении, в каком я встретил ее на Кенсингтонском празднике... Как давно это было! В ней сказывалась теперь больше женщина, а не ребенок, и она явно страдала, чувствуя себя среди двух течений: прошлого, которое было ей известно, и будущего, которого она боялась, – стараясь не думать в то же время о настоящем.
Между нами стояла непроходимая преграда перемирия с той минуты, когда мы вместе с ней очутились на палубе «Белых крыльев». Никогда больше не говорил я ей, чем она была и чем должна была быть для меня... никогда не говорил о любви самой безграничной, превышающей все существующее под прекрасным Божьим миром, да и не хотел говорить до тех пор, пока не откроется тайна, и я скажу ей: «Вот тайна твоего рождения, вот история твоего детства».
Итак, Лондон сделался для меня желанным городом, и в нем приступил я к своему делу. Я видел Анну каждый день, слушал мелодичный смех ее и чувствовал ее присутствие, наслаждаясь счастьем, какое редко выпадает на долю человека занятого.
Мой письменный стол, покрытый бумагами, служил доказательством моей деятельности и того воодушевления, с которым я предавался ей. Много честолюбивых замыслов было у меня в прежние годы, но никогда еще не задавал я себе такой трудной задачи, как эта. Успех мог доставить мне неслыханное вознаграждение, а неудача должна была навсегда разлучить меня с девушкой, которую я любил.
Сказать, что я неутомимо работал над этим делом, было бы мало. Мысль о тайне ни на минуту не покидала меня. Целые ночи и во сне ломал я себе над нею голову; она преследовала меня на улицах, в театрах, в домах моих друзей. Она брала верх над всяким занятием; я видел ее в голубых глазах, в которых ежедневно читал один и тот же невысказанный вопрос; она окружала малютку Анну покрывалом, скрывавшим от меня истину; выступала черным по белому на каждой написанной мною странице – неизбежным приговором, мукой сомнения. Тайный голос говорил мне о годах, покрытых мраком неизвестности. Я скрывался от света и в темноте слышал его. Он прорывался сквозь городской шум и гул толпы. Тайна или ночной мрак! Другого выбора у меня не было.
Обратный переезд свой мы совершили превосходно и, отплыв от Азорских островов, направились прямо к Лондону. Не теряя ни минуты драгоценного времени, я немедленно отправился в Скотланд-Ярд, а из Скотланд-Ярда в Уайтхолл и рассказал всю историю, как она написана в этой книге. Я никого не буду порицать, если ее прочтут с недоверием.
Телеграммы, отправленные мною на родину, должны были предупредить полицию и сообщить ей гораздо больше того, что я мог рассказать и о чем я мог только догадываться. Даже Мюррей, мой старый друг Мюррей, предположения которого побудили меня предпринять самое необыкновенное и странное путешествие, Мюррей уверял меня, что он уведомлял полицию Франции, Германии, Америки и Португалии о том, что сделано, и о фактах, на основании которых все это было сделано. Но сам он начинает уже терять веру в это.
– Мы обыскали в Париже все дома, указанные вами, – сказал он, – и засадили под замок около полдюжины людей. Человек пять арестовали в Берлине и предали гласности нашу удачную поимку в Нью-Йорке. Говоря откровенно, это все, что мы могли сделать. Ваш еврей не фигурировал ни в одном из этих случаев. Имя его нигде и ни в одном деле не упоминается. Намеков на него нет ни словом, ни письмом, ни какой бы то ни было безделушкой. Губернатор острова Санта-Мария утверждает, что рудники ничего кроме обыкновенных рудников не представляют, что он посещал их вместе с генералом Фордибрасом, которого он находит весьма честным джентльменом с военной выправкой. Что касается вашего «Бриллиантового корабля», он поверит в его существование, когда увидит его в порту. Я навел справки о нескольких пароходах, указанных вами. Все бумаги у них оказались в порядке. Говорю вам прямо, доктор Фабос, явись ко мне в канцелярию сам еврей, я не нашел бы никаких доказательств против него. Одному только лицу из всей этой компании могут повредить все ваши разоблачения, и лицо это – мисс Фордибрас.
Мы рассмеялись оба, но я тут же поспешил сказать ему, что это нисколько не разочаровывает меня.
– Вы стоите лицом к лицу с мастером своего дела, – сказал я, – и ожидаете найти одни только детские игрушки в его руках. Если мне скажут, что Валентина Аймроза поймали в каком-нибудь воровском притоне в Германии или в Париже – не говоря уже о Лондоне, то я готов держать сто против одного, что это не тот человек, которого я встретил на острове Санта-Мария, не тот еврей, который командует «Бриллиантовым кораблем». Не верьте этому, Мюррей! Успех этой шайки зависит от ее организации. Девять десятых этой шайки никогда не слышали имени Аймроза, никогда не видели его и даже не знают об его существовании! Первоклассных мошенников, составляющих собственный его кабинет, так же трудно захватить в каком-нибудь трактирчике, как трудно представить себе еврея, говорящим речь в Вестминстере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73