Я никогда не видал и не слыхал о подобном звере, но он действительно был страшен: пасть его открыта и из нее торчали необыкновенно большие клыки. Меня удивляли в нем всего более клыки и копыта из чистого золота. Кто знает, думал я, может быть, в какой-нибудь из дальних стран, которые мне суждено посетить, я встречу и застрелю такое страшное чудовище? С какой поспешностью я отрежу тогда эти драгоценные части и с какой радостью по возвращении положу их к ногам моей матушки как приношение сыновьей любви! При этом мысль о матери снова вызвала слезы.
Кучер бросил кнут трактирному конюху, а вожжи на спины лошадей и слез с козел.
— Ну, молодой джентльмен, — сказал он, — здесь мы остановимся.
Потом, опустив ступеньки кареты, помогая мне выйти, он сказал носильщику:
— Билл, доставь молодого джентльмена и его сундук по этому адресу. Пожалуйста, — обратился он ко мне, — не забудьте кучера, сэр.
Я ответил, что, конечно, не забуду его, если ему того хочется, и пошел прочь вместе с носильщиком.
— Ха, он дурак — это верно! — воскликнул кучер, лишь только я отошел.
Я благополучно прибыл на Сен-Клементскую улицу в дом мистера Хандикока. Впустив меня, горничная наградила носильщика за причиненное ему из-за меня беспокойство шиллингом и указала мне на лестницу, ведущую в гостиную, в которой я нашел миссис Хандикок.
Миссис Хандикок была низенькая, худощавая женщина, то и дело кричавшая с верхней ступеньки лестницы на слуг, находившихся внизу. В продолжение всего времени, которое я провел у нее в доме, я ни разу не видал, чтобы она читала книгу или занималась шитьем. У нее был огромный серый попугай, раздиравший уши своим неприятным криком, но я до сих пор не могу сказать, чей голос был более пронзителен — птицы или хозяйки. Впрочем, она была очень учтива и ласкова со мной, хотя и надоедала десять раз в день расспросами о том, когда я получил последнее известие о моем дедушке лорде Привиледже.
Я заметил, что она задавала подобные вопросы каждому, кто попадал случайно в ее дом. Я еще не просидел с нею и десяти минут, а узнал уже, что она «уважает моряков, потому что они защитники и хранители короля и родины», что «мистер Хандикок возвратится домой в четыре часа, и тогда мы сядем за стол». Сообщив мне эти сведения, она вскочила со стула и, стоя на верху лестницы, закричала кухарке:
— Джемайма, а Джемайма! Приготовь нам треску вареную, а не жареную.
— Нельзя, мэм, — отвечала Джемайма, — она уже обваляна в сухарях от головы до хвоста и вся изжарена.
— Ну, хорошо, Джемайма, — тогда оставь все так, как есть, — сказала леди. — Не суйте палец в клетку попугая, мой милый: он сердится на чужих. Мистер Хандикок придет домой в четыре часа, и тогда мы сядем обедать. Любите вы треску?
Так как я с нетерпением ожидал мистера Хандикока и обеда, то не без удовольствия услышал бой часов, возвестивших, что ожидаемое время настало. Миссис Хандикок вскочила снова.
— Джемайма, Джемайма! — закричала она, нагнувшись над перилами. — Четыре часа!
— Слышу, мэм! — отозвалась кухарка и вынула сковороду из печи, шипение и запах, проникнув в гостиную, заставили меня почувствовать голод еще сильнее.
Раздался стук в дверь.
— Вот твой барин, Джемайма! — закричала леди.
— Слышу, мэм! — отозвалась снова кухарка.
— Сбегайте вниз, мой милый, и впустите мистера Хандикока, — сказала его жена. — Он удивится, увидя вас.
Я исполнил желание миссис Хандикок и отворил дверь, выходившую на улицу.
— Это что за чертенок! — грубо закричал мистер Хандикок, мужчина в шесть футов ростом, в синих миткалевых панталонах, гессенских сапогах, в черном сюртуке и в таком же жилете.
Признаюсь, я смутился, но отвечал, что я мистер Симпл.
— Спрашиваю вас, мистер Симпл, что сказал бы ваш дедушка, если бы он увидел вас в сию минусу? У меня достаточно слуг, чтобы отворять двери; место молодого джентльмена в гостиной.
— Что вы так сердитесь, мистер Хандикок? — сказала ему сверху жена. — Это я просила его отворить дверь, чтобы удивить вас.
— Да, — ответил он, — вы удивили меня своей глупостью.
Пока мистер Хандикок вытирал сапоги о коврик, я поднялся наверх, тем более оскорбленный, что, по словам батюшки, мистер Хандикок был наш биржевой агент и должен был создать мне все удобства. Действительно, отец просил его об этом в письме, которое показывал мне перед отъездом.
Когда я возвратился в гостиную, миссис Хандикок шепнула мне:
— Не огорчайтесь, мой милый, все это происходит, видимо, от какой-нибудь неприятности, случившейся с мистером Хандикоком на бирже.
Я был того же мнения, но не отвечал, потому что мистер Хандикок, поднявшись по лестнице, в два шага преодолел расстояние от двери до камина, повернулся к нему спиной и, подняв фалды сюртука, начал свистать.
— Готовы ли вы обедать, мой милый? — спросила леди почти с трепетом.
— Да, если обед готов, — грубо отвечал ей муж. — Мне кажется, мы всегда обедаем в четыре часа.
— Джемайма, Джемайма, подавай на стол! Слышишь ли ты, Джемайма?
— Слышу, мэм, — отвечала кухарка, — дайте только положить масла.
Миссис Хандикок села на место со словами:
— Ну, мистер Симпл, как поживает ваш дедушка, лорд Привиледж?
— Слава Богу, миссис! — ответил я в пятнадцатый раз.
Мистер Хандикок опустил фалды и стал спускаться по лестнице, предоставляя своей жене и мне выбор: следовать за ним или нет.
— Скажите, пожалуйста, миссис, — спросил я, лишь только он отошел настолько, что не мог нас слышать, — что такое сделалось с мистером Хандикоком, что он так сердит с вами?
— Когда муж чем-нибудь недоволен, непременно достается жене. Это, мой милый, одна из неприятностей брака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21