Вслед за рукой, Мак, не отрывавший глаз от фонаря, увидел голову, затем туловище и, наконец, на пол вспрыгнул человек.
Затем другой, еще один и еще один. Мак не шевелился.
Ригобер поднял фонарь, чтоб осветить своих людей. Когда они все были уже в комнате, он быстро огляделся вокруг себя.
— Никого нет, — сказал он, — совершим краткую инспекцию здешних мест.
— Нам нужно спешить, — сказал один из бандитов.
— Спешить некуда, — ответил Ригобер.
И, заметив еще полные бутылки, стоявшие на столе, сказал:
— Выпьем по глоточку для начала.
— Ригобер, — сказал один из бандитов, — можно подумать, что ты здесь у себя.
— Где бы я ни находился, я везде у себя.
И Ригобер, осушив бутылку в один присест, поставил ее на стол.
— Не забывай, Ригобер, что этот сеньор ждет, пока мы его позовем, — сказал один бандит.
— Прекрасно, если он спешит, то подождет; сначала поищем сейф.
И Ригобер подошел по очереди ко всем витринам. Но витрины были пусты, и все, что на них было выставлено днем, лежало в сейфе.
— Где же сейф? — повторял Ригобер.
И тут он увидел железные решетки.
— Может быть, там… Посмотрим, подходит ли ключ, который мне дал наш дворянин, к этой двери.
Мак затаил дыхание и присел как можно ниже, прижавшись к железному сундуку. Ригобер поднес ключ к замку Ключ вошел в скважину и повернулся в ней.
Фонарь остался на столе.
Если механизм двери был сложен, то замок был совсем простой. Поэтому дверь открылась с одного поворота ключа.
— Спасибо, негодяи, — воскликнул капитан, — спасибо, вы меня освободили!
Ригобер отскочил так, что между ними оказался стол, выхватил кинжал и закричал:
— Ко мне, стрелки!
— И сколько же вас? — спросил Мак насмешливо. — Один, два, три, четыре, восемь, десять. Как раз то, что нужно. Один против десяти — это мой любимый счет.
Но какой-то голос добавил:
— Десять против двух, капитан.
И Сидуан, став неустрашимым при виде такой храбрости, и полагая, что его хранит веревка повешенного, кубарем слетел по лестнице, держа в руке обнаженную шпагу.
— Тогда в атаку! — закричал Мак.
И он бросился на разбойников.
Те храбро защищались, но шпага Мака свистела, изгибалась, и, казалось, была повсюду. Сидуан, наивный Сидуан, увлеченный героическим примером, совершал чудеса храбрости.
Но, пока шла ожесточенная схватка и трое бандитов уже плавали в луже крови на полу, с улицы в дверь яростно застучали, но никто из сражавшихся и не подумал отпереть.
Но удары рукоятки алебарды вышибли дверь, и на пороге показался лейтенант стражи со своими людьми.
— Хватайте этих бандитов, — приказал он.
— Оля! Сидуан, — крикнул Мак, — подкрепление пришло. К нам, стража!
Устрашенные бандиты побросали ножи.
— Господин лейтенант, — заявил капитан Мак, — я помогу вам задержать этих негодяев.
Но в это время на пороге лавки возникло новое лицо.
Это был дон Фелипе.
— Господин лейтенант, — спросил он, — вы меня узнаете?
Бандиты решили, что дон Фелипе пришел им на помощь и сделали друг другу знак не шевелиться.
Лейтенант узнал испанца и, поклонившись, сказал:
— Кто же не знает дона Фелипе д'Абадиос?
— Тогда позвольте дать вам совет.
— Слушаю вашу милость.
— Здесь только одни воры и убийцы, и вы сделаете правильно, если отправите всех их в Шатле.
— Дон Фелипе! — воскликнул Мак.
Но в ту же минуту по знаку лейтенанта на него накинулись стражники.
Глава 17. Шатле
Господин де Гито давал бал.
Господин де Гито был комендантом Шатле, а в то время эта должность соответствовала примерно первому военному советнику города Парижа. Это был человек лет пятидесяти восьми, с лицом добродушным и румяным; волосы у него на висках уже поседели, но усы оставались совершенно черными; он все еще имел репутацию галантного кавалера у горожанок и мелких дворянок, которые всегда посещали балы эшевенов.
Он пользовался в Париже такой популярностью, что его всегда приглашали на все крестины.
И в этих церемониях он охотно играл активную роль. Мы хотим сказать, что, если богатый торговец Медвежьего квартала или прокурор настаивали, он соглашался быть новорожденному крестным отцом.
Таким образом после восемнадцати лет службы в Шатле господин де Гито оказался крестным отцом по крайней мере двадцати хорошеньких девушек и полусотни юношей.
Итак, каждый год, восемь дней спустя после бала парижских эшевенов, королевский комендант Шатле давал свой бал.
В этот день зловещее место немного приукрашалось; лейтенант одевал ленты, у сержантов становились снисходительные физиономии, а в мрачных коридорах появлялись цветы и редкие растения, прямо, как в галереях Лувра или замка Сен-Жермен, который в те времена был еще обитаем и прекрасно обставлен.
В ту минуту, когда мы с вами попадаем в Шатле, было почти темно. Но до начала бала было еще далеко. Господин де Гито пользовался этим временем, чтобы провести в своем кабинете небольшое совещание с мессиром Франсуа де Вильро, лейтенантом королевской стражи.
Добрый комендант сидел в большом кожаном кресле, отделанном стальными гвоздиками. Он сидел, закинув ногу на ногу, опершись локтями на колени и положив подбородок на руки. Лейтенант городской стражи, напротив того, как человек, который превосходно знает этикет и требования абсолютного послушания, стоял неподвижно, положив руку на эфес шпаги, а в другой руке держал шляпу около колен.
— И, наконец, согласитесь, мой дорогой Вильро, — говорил господин де Гито, — что это — искушать судьбу.
— Согласен, монсеньор.
— Вот уже три месяца, как в Париже тихо, как в церкви: горожане спят с незапертыми дверьми, улицы в полночь спокойны, как в полдень, и не было даже намека на то, что спокойствие будет нарушено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75