В то время как негодяй судорожно сжал в своих объятиях трепещущее тело беззащитной женщины, она вдруг обрела все хладнокровие, всю энергию, все самообладание. За поясом Рене торчал кинжал. Сарра выхватила его и по самую рукоятку погрузила в грудь Флорентийца.
Руки Рене разжались, и он рухнул на землю в предсмертных конвульсиях.
XXI
Вернувшись в Лувр с Лагиром, король Карл приказал вызвать Пибрака и, пока паж исполнял его поручение, сказал Лагиру: — Итак, вы утверждаете, что не знаете графа Амори де Ноэ?
— Нет, в лицо я его знаю, но только незнаком с ним, — ответил гасконец. — Ну а наваррского короля? — Его величества я не знаю даже в лицо!
— Хорошо, мы все это проверим. Пибрак, друг мой, — обратился король к вошедшему капитану гвардии, — отведи этого молодого человека в При-Дье и потом вернись ко мне.
Пибрак удивленно взглянул на Лагира, как бы не понимая, в чем провинился этот юноша, но все же, подчиняясь приказанию Карла, сказал гасконцу: — Ступайте, сударь. Когда они вышли из королевского кабинета, Лагир шепнул: — Если увидите Ноэ, скажите ему, что я заявил, будто незнаком с ним, хотя и знаю его в лицо, ну, а наваррского короля я даже и в лицо не знаю. Очень возможно, что король захочет дать нам очную ставку, так вы, пожалуйста, предупредите его.
Пибрак утвердительно кивнул головой, а затем, впустив Лагира в При-Дье, сказал:
— Не отходите от двери, потому что ублиетта открыта. Скоро я опять приду к вам и все объясню.
Затем Пибрак вернулся к королю Карлу. Он приказал привести Генриха Наваррского, а когда последний явился, сказал ему:
— Кузен! Вы — король, это правда, но наваррские короли всегда были вассалами королей Франции.
— За исключением того времени, когда мой предок Карл Злой открыто воевал с ними! — гордо возразил Генрих Наваррский.
— Иначе говоря, вы отказываетесь признать свою зависимость от меня?
— Я — ваш пленник, государь, но ведь и Франциск I был одно время пленником императора Карла V.
— Значит, вы отрицаете мое право судить вас? — спросил Карл.
— Ваше величество, вы, конечно, можете даже осудить меня на смертную казнь, потому что я, повторяю, — в ваших руках. Но мне кажется, что даже простого смертного не отдают под суд без достаточных оснований. Между тем этих оснований я в данном деле не вижу: ведь нельзя же считать основанием ненависть королевы-матери. Но неужели же мне завоевывать расположение королевы изменой вашему доверию, государь? — Что вы хотите сказать этим?
— Господи, но это так просто, государь! Ведь королева только потому и ненавидит меня, что я не желаю идти рука об руку с нею в ее властолюбивых замыслах.
— Берегитесь, кузен! Над вами тяготеет страшное обвинение, а вы осмеливаетесь сами обвинять французскую королеву чуть ли не в государственной измене?
— Господи, я ничуть не обвиняю королеву, мне только кажется странным, что еще при вашей жизни она уже хлопочет о наследнике престола!
Сказав это, Генрих расстегнул камзол и достал оттуда письмо герцога Франсуа к королеве-матери, взятое, как помнит читатель, графом де Ноэ с груди пажа, убитого кабатчиком Летурно.
Король Карл взял это письмо и, пробежав его глазами, побледнел от злобы.
В этот момент портьера у двери приподнялась, и оттуда показалась голова Пибрака. — Что вам нужно? — крикнул король.
— Я хочу показать вашему величеству ряд интересных документов, которые откроют вам глаза на махинации герцога Гиза! — ответил Пибрак и подал королю связку бумаг, отобранную у Лашенея.
Самого поверхностного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, какие планы таили принцы Лотарингского дома. Они мечтали о французской короне, хотели устранить Карла и для этого заигрывали с его братом, герцогом Франсуа, и королевой-матерью, а так как в это время наваррский король встал им на дороге, то они вознамерились поссорить его с королем Карлом и оклеветали его. Да, теперь Карл IX был уже почти уверен, что Генрих Наваррский совершенно ни при чем в этой истории с похищением; однако ему хотелось сделать еще последнее испытание, и он гневно воскликнул:
— Я прикажу обезглавить герцога Гиза и сошлю королеву-мать в один из замков… Вас же, кузен… Впрочем, прежде чем я окончательно выскажусь относительно вас, я должен произвести один опыт. Скажите, не знаете ли вы некоего Лагира?
— Нет, государь, не помню такого! — спокойно ответил Генрих. — Вы видали его когда-нибудь? — Не помню, государь; мне кажется, что нет.
— Хорошо! Пибрак, вели принести сюда камзол пажа, подходящий по росту к наваррскому королю.
Пибрак исполнил приказание короля и вскоре принес требуемое. Тогда Карл сказал:
— Хорошо! Теперь ступай и приведи сюда заключенного в При-Дье, а вы, кузен, потрудитесь одеть пажеский камзол и встать за моим креслом, как если бы вы были заправским пажом.
Через несколько минут Пибрак привел Лагира. Гасконец при входе в комнату низко поклонился королю, бросил равнодушный взгляд на стоявшего за креслом пажа и выжидательным взором уставился на короля Карла.
Последний внимательно наблюдал за ним, но на лице хорошо владевшего собою гасконца нельзя было прочитать ничего, кроме ожидания.
— Ну-с, кузен, так вы не знаете этого юноши? — спросил король.
— Кажется, я видал его где-то, государь! — ответил Генрих. При этих словах Лагир вздрогнул, отступил на шаг и с видом величайшего изумления посмотрел на человека, который был одет пажом, но которого король именовал кузеном.
Это вышло у гасконца так естественно, что король Карл окончательно убедился в непричастности Генриха Наваррского к истории похищения королевы, и, несколько подумав, произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32