он тихо проговорил:— Держу пари на сто экю, что она едет к маршалу!И Фавар не ошибся. Но какое бы он почувствовал утешение вместо жестокого приступа горя, если бы узнал, что его жена, по-прежнему любящая и верная ему, едет не для того, чтобы предать, а для того, чтобы спасти своего мужа!Через два дня после этой неожиданной встречи маршал Саксонский прогуливался, еще прихрамывая, по одной из аллей своего имения Шамбор. Он провел довольно спокойную ночь и выспался, что заметно успокоило его приступ подагры, и теперь шагал не спеша по освещенной солнцем дорожке, прислушиваясь к пению птиц и восхищаясь прекрасным состоянием дарованного ему парка, который садовники украшали и обихаживали с завидным рвением.Погода была великолепная. Морис Саксонский выздоравливал и начинал снова обретать вкус к жизни. Он остановился, нагнулся, сорвал гвоздику, с наслаждением понюхал ее, одним глазом поглядывая на своего врача, семенившего за ним на почтительном и безопасном расстоянии. Достойный эскулап не сомневался, что улучшение состояния пациента — результат его собственных неусыпных забот, и он набрался решимости снова предписать больному продолжение монашеского режима: суровой диеты, воздержания и питья травяных настоек.Морис Саксонский, приободрившись, ускорил движение, стараясь делать более широкие шаги. Доктор Симонен рискнул посоветовать ему быть осмотрительнее.— Монсеньер, монсеньер! — задыхаясь, говорил он вслед маршалу. — Пока еще необходимо быть очень осторожным! Вам нельзя утомляться!— Пошел к черту! — буркнул, уже вскипая, маршал. — Я крепче, чем самый сильный из моих гренадеров!— Монсеньер, но…— Молчи, негодяй! Смотри, я снова оживаю!И маршал, подняв голову, выпрямив спину, стал разглядывать с посветлевшим лицом привлекательное зрелище, которое подействовало на его желудок даже более благотворно, чем на его зрение. Полдюжины слуг, направляясь в кухню замка, приближались к его хозяину, осторожно таща подвешенные на шестах огромные корзины и коробки, в которых было полно разнообразных съестных припасов. Дичь высовывала наружу ноги, показывая жирные тушки. Откормленные индейки, куры с белыми брюшками, утки синеватого оттенка соседствовали с желтоватыми от жира бараньими ляжками и красными кусками говяжьего филе. Соблазнительные на вид сочные фрукты и свежие овощи громоздились разноцветными грудами, на которых играли солнечные лучи.Этот продуктовый кортеж сопровождал дородный управляющий, румяный и упитанный, одетый в маршальскую ливрею. Вид у него был такой, как если бы он участвовал в торжественном церковном шествии, неся раку с драгоценными мощами.Морис Саксонский остановился. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не схватить прямо на ходу розовый окорок, лежавший сверху и такой аппетитный, что его желудок болезненно сжался, так как отнюдь не был насыщен отварами ромашки, липового листа и вербены, с любовью приготовленными Симоненом. А врач, видя, что глаза его величественного и грозного пациента загорелись, отважился, дрожа, пролепетать последнее соображение:— Монсеньер, не нужно притрагиваться к этим блюдам, они неудобоваримы!..— Тысяча ядер тебе в глотку! — прорычал маршал, терпение которого лопнуло. — Еще одно слово, и ты повиснешь на этой жерди вместе с индюшками!Подозвав управляющего, он спросил его повелительным тоном:— Итак, папаша Никез, что ты собираешься подать нам сегодня на обед?Поклонившись до самой земли, Никез ответил с таким блаженством на лице, как будто он уже смаковал блюда, которые стал перечислять:— Монсеньеру будет подана для начала яичница с шампиньонами, потом щука по-королевски под белым соусом, затем говяжья ляжка и рагу из овощей. Обед будет продолжен тушеной уткой с гусиной печенкой и закончен пирогом с крольчатиной и трюфелями из Перигора; ко всему этому будет подано молодое вуврэ нового урожая, легкое вино Сент-Эмилион и бутылка выдержанного бордо из погребов монастыря Бон-Оспис.— Черт возьми! — воскликнул маршал. — Недурное меню!— …И оно приведет вас прямо в то глубокое кресло, сидя в котором, вы болеете, — умоляюще сказал Симонен.Но его пациент метнул на него такой взгляд, что врач предпочел замолчать.— Что говорят в славном городе Блуа? — спросил маршал у мажордома, снова придя в хорошее настроение.— Монсеньер, сейчас только и разговоров, что о приезде госпожи Фавар с труппой: она должна дать в этом городе необыкновенное представление. Афиши уже расклеены по всему городу, и барабанщик оповещал население об этом событии на базарной площади. Утром я сам слышал!«Госпожа Фавар в Блуа! — улыбаясь, бормотал про себя Морис Саксонский. — Я должен увидеть ее во что бы то ни стало!»— Никез, предупреди моего курьера, что я прямо сейчас возвращаюсь в город!Управляющий кинулся выполнять его приказ, а доктор Симонен, собрав последние силы, дрожащим голосом объявил маршалу, которого сообщение о прибытии прекрасной актрисы наполнило живейшей радостью:— Монсеньер! Вы не сможете проехать в карете четыре мили! Ваша подагра обострится снова!— Ах, висельник! — загремел Морис Саксонский. — Я ведь тебе велел молчать, а ты опять за свое!.. Ну, погоди, я велю бросить тебя в чан с водой, и ты будешь там вариться вместе с карпами, которых ты мне запрещаешь есть!Но бедный врач уже исчез. Тогда военачальник, разразившись веселым хохотом, протянул управляющему тяжелую палку с золотым набалдашником, на которую еще опирался при ходьбе, хотя его поступь уже стала гораздо тверже, и сказал ему игривым тоном:— Держи, мой добрый Никез, это палка больного. Мне она больше не нужна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103