Над могилой, прямо на скале, была выбита надпись на французском языке: «Здесь похоронен Василий Панов, русский дворянин, рождения и достоинств выдающихся, верный друг Мауриция Беньовского, предательски убитый вместе со своими товарищами Иваном Логиновым и Иваном Поповым 29 августа 1771 г. обитателями этого острова».
Площадка под скалой, где проходили похороны, была хорошо видна с борта «Святого Петра». После того как гробы опустили в могилу, канониры дали двадцать один выстрел из пушек. Когда канонада отгремела, галиот круто развернулся и быстро пошел на юго-запад, к берегам Китая.
Беньовский долго смотрел на берег Формозы, остававшийся вдали. В глазах у него была великая скорбь. Ваня тихо стоял рядом, не смея пошевелиться.
— Хоть совсем не сходи на берег, — тихо проговорил Морис. — На Курилах оставили троих, ну тем-то поделом. Лукерью вот мне жаль, не идет она у меня из головы, а Измайлова с Паранчиным — ничуть. На Усмай-Лигоне восемь человек оставили. Тоже часто вспоминаю. Не знаю, как они там. И здесь вот. Этих никогда не забуду. Особо Василия. Любил я Панова за храбрость его, за верность. Ну, да что душу бередить. Вечная им память! — Беньовский повернулся и, низко опустив голову, пошел в каюту.
Ночью началась гроза. Она длилась так долго, что, казалось, наступил конец света и солнце померкло навсегда. Гроза продолжалась пять дней и ночей. Первый шторм показался морякам сущей ерундой по сравнению с этим. Если бы не было у них за кормой нескольких тысяч верст плавания и если бы не уверовали они так сильно в свою счастливую звезду и в удачливость своего капитана, кто знает, чем бы кончилась эта новая передряга. Тем более, что бесконечные тяготы необычного путешествия многим пассажирам «Святого Петра» стоили очень дорого.
К концу подходил третий месяц путешествия. За все это время галиот всего четыре раза приставал к берегу. Из-за жары взятая на борт пресная вода быстро портилась, становилась непригодной для питья. Фрукты и свежее мясо приходилось съедать в первые же день-два после погрузки, потому что потом они гнили и протухали и только голодные акулы, стаями ходившие за кораблем, способные были жрать продукты, выброшенные с галиота в море. Таким образом, главной пищей путешественников по-прежнему оставалась вяленая и сушеная рыба, солонина и сухари. Тропическая жара, беспрерывная качка, неожиданная гибель на Формозе трех товарищей, два жестоких шторма — все это сильно ослабило людей. Многие стали раздражительными, на корабле часто вспыхивали ссоры, порой из-за таких пустяков, на которые раньше никто не обратил бы внимания. Наконец, последний пятидневный изнурительный шторм свалил с ног три четверти экипажа. Семидесятисемилетний лекарь Мейдер, чудом державшийся на ногах, еле поспевал за день обойти всех нуждавшихся в его помощи.
Когда буря наконец кончилась, земли все еще не было видно. Напрасно Ваня до боли в глазах смотрел в подзорную трубу: кругом было море — бескрайнее и пустынное. И вдруг над кораблем пролетели чайки. Узнав об этом, все, кто еще стоял на ногах, вылезли на палубу: если чайки появились в небе, значит, земля близко.
В этот же день марсовый матрос, сидевший в бочке, прикрепленной к макушке мачты, увидел на горизонте китайскую джонку под желтым треугольным парусом из рисовой соломы. Рыбак-китаец, поднявшийся на палубу «Святого Петра», взял у Беньовского два серебряных рубля, пообещав привезти на корабль лоцмана, но затем ушел в море и так и не вернулся.
Еще через два дня другой встретившийся на пути рыбак-китаец взял у Беньовского десять рублей и, как и первый, обещал привезти на галиот лоцмана из близлежащей гавани, по тоже не вернулся. На счастье, после исчезновения второго китайца неподалеку от «Святого Петра» прошел купеческий бриг под голландским флагом. «Святой Петр» встал ему в кильватер и через несколько часов вошел в оживленную гавань, полную иностранных кораблей и разноязыкого шума. Ошвартовавшись рядом со своим неожиданным проводником, Беньовский поднял рупор и громко спросил капитана-голландца:
— Как называется этот порт?
Капитан, не поднимая рупора, зычно крикнул:
— Тасон!
Под именем порта Тасон европейцам была известна удобная китайская гавань, которую местные жители называли Чжан-Чжоу, расположенная на территории китайской провинции Фуцзянь.
Тасон был первым большим портом, в котором оказались русские путешественники после ухода из Чекавинской бухты. Бросив якорь в китайской гавани, путешественники поняли, что самое трудное осталось позади. Впереди их ждали проторенные морские дороги, оживленные торговые пути европейских мореплавателей и негоциантов.
Утром следующего дня, 2 сентября 1771 года, Винблад и Мейдер, вычистив со всем возможным тщанием свои парадные мундиры и ботфорты, съехали на берег, чтобы отвезти местному мандарину пышные связки «мягкой рухляди» — соболей, песцов, лисиц и белок. Обратно Винблад и Мейдер вернулись не скоро. Когда они, наконец, появились на набережной Тасона, на корабле раздался дружный хохот. Русские никогда еще не видели ничего подобного. Мейдера и Винблада несли на носилках с шелковым тентом, предохраняющим от лучей солнца, а следом за носилками брели теленок и козел, подгоняемые полуголым китайцем, на котором не было ничего, кроме коротких штанов и круглой соломенной шляпы с большими полями.
Так мандарин Тасона отблагодарил русских за подарки, которые стоили доброго стада хороших коров.
В Тасоне люди Беньовского выгодно продали не только почти все меха, захваченные из Большерецка, но и многое из того, что было взято из арсеналов острога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147