На улицах виднелись заполненные товарами лавки, толпы куда-то спешащих людей, деятельных и жизнерадостных. Поля вокруг таких городов были тщательно возделаны, а дома крестьян выглядели столь же добротными, как и в городе. Но если баркасы шли через владения какого-нибудь графа или князя, то городки, которыми повелевали эти маленькие тираны, напоминали города духов, где на улицах даже в полдень царила тишина кладбища, двери всех домов были наглухо захлопнуты и единственными звуками, раздававшимися на улицах, были звуки флейты и барабана. И чем беднее был город или деревня, тем отчетливее проявлялась на лицах их жителей печать страха и уныния.
«И земля та же самая, и климат тот же, и люди говорят на одном языке, а какая во всем разница! — думал Ваня. — Чтобы понять причину всего этого, нужно найти то, что отличает их. Наверное, оттого, что правят этими городами и деревнями по-разному, совсем по-разному живут в них люди».
Ваня замечал, конечно, что и в свободных городах, и во владениях князьков есть и бедность и богатство, но в свободных городах даже самые бедные люди выглядели более довольными и независимыми, чем богачи, жившие в землях коронованных тиранов.
Наконец в городе Миндене, расположенном на земле графа Равенсберга, баркасы пристали к берегу, и тысяча арестантов сошла на берег. Здесь всех их вымыли в бане, выдали мундиры и сапоги, разбили по ротам и передали под начало офицеров и солдат, носивших красные и синие мундиры британского короля.
Английские транспортные суда, стоящие на Везере, ниже Миндена, были набиты солдатами, как бочки сельдями. На многоярусных нарах, отделенных друг от друга полуметровым пространством, лежали, тесно прижавшись друг к другу, сотни человек. Ни согнуть ног, ни сесть в этой давке и тесноте было невозможно. И поэтому Ваня с утра до вечера проводил на палубе.
Когда охрану герцога Вюртембергского сменила охрана короля Георга, в трюмах кораблей сама собой возникла песня. Ее пели печальными низкими голосами, почти все время на одной и той же ноте. Эта песня называлась «Мыс Доброй Надежды». Но хотя в этой песне говорилось о солдатах, которые плывут из Германии в Африку к мысу Доброй Надежды, даже самые недогадливые могли понять, что в песне идет речь не об Африке, а об Америке.
Вставайте, братья, пробил час,
Отечество, прощай!
Отвалят скоро корабли
От берегов родной земли
В заморский дальний край.
Прости-прощай родимый дом,
Мы уплываем вдаль.
Рыдают наши старики,
Часы прощанья нелегки,
И гложет нас печаль.
Обнимут старенькую мать
Сыны в последний раз,
Стоят отец, сестрица, друг,
Стоят безмолвно все вокруг,
Отворотясь от нас…
Вскоре корабли вышли в открытое море, и когда Ваня увидел вокруг себя только воду да небо и услышал лишь шелест парусов и крик чаек, он почувствовал, что самое плохое осталось позади. Океан был неспокоен, а длинные вспененные волны катились к берегу одна за другой, как цепи гигантской, беспрерывно атакующей армии. Корабли, как игрушечные, взлетали на гребни волн, проваливались в пучину, а затем снова взлетали и снова падали. Небо было низким, покрытым густыми серыми тучами, холодные брызги и крепкий свежий ветер обдавали Ваню с головы до ног, но глаза у него сияли, и он, с восторгом глядя на небо и на воду, прошептал:
— Мы еще поборемся, черт побери! Только тернии и крутизна — дорога богов!
…Из Портсмута вместе с транспортами, перевозившими немецких ландскнехтов, к берегам Америки вышла колонна в семьдесят кораблей. Здесь шли торговые и военные суда, транспорты, загруженные оружием и провиантом.
В последнее время участились нападения американских каперов , и поэтому английское адмиралтейство предпочитало отправлять в Новый Свет большие караваны хорошо вооруженных и надежно охраняемых кораблей.
Из разговоров сержантов и офицеров — англичан, уже побывавших в Америке, — из слухов и пересудов, после того как в Миндене их погрузили на английские транспорты, Ваня понял, что их везут за океан, чтобы подавить мятеж, поднятый американцами против английского короля Георга Третьего.
Разное говорили об американских делах, но когда Ваня выслушал десятки мнений и свидетельств, он понемногу уяснил себе, что произошло в заморских колониях Англии и почему между «новыми англичанами», как называли мятежников, и «старыми англичанами», как называли сторонников короля, началась война. Дело было в том, что колонисты отказались платить налоги, которые без их ведома устанавливал английский парламент; они отказались также платить колониальные пошлины и, твердо веря в то, что никто, кроме них самих, не может распоряжаться судьбой страны, в которой они жили, взялись за оружие. Среди ландскнехтов герцога Карла Ваня был единственным человеком, который довольно бегло и достаточно правильно говорил по-английски. Кроме того, среди наемников он был почти единственным человеком, который не впервые оказался в море и сразу же показал себя бывалым моряком.
В то время, когда ганноверцы и пруссаки, вестфальцы и гессенцы, не поднимая головы, сутки за сутками лежали в трюме, страдая от морской болезни и отказываясь даже от рома, Ваня легко перелетал с реи на рею, вязал узлы, ставил и убирал паруса. Все это привлекло к нему внимание экипажа, и очень многие матросы и даже офицеры корабля стали выказывать Ване дружелюбие и расположение.
О его истории вскоре узнали все, кто был на корабле, узнали, правда, в самых общих чертах. Ваня был немногословен и сказал только, что ему пришлось немало поплавать под разными широтами. От солдат-немцев англичане узнали, как вел себя Ваня в тюрьме Гогенасперга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147