Шесть лет проработал он в школе, «более напоминавшей конюшню, среди сотни сорванцов, грубых, диких и неукрощенных, как молодые бычки».
Однако в 1769 году Шубарту удалось устроиться органистом в церкви города Людвигсбурга, резиденции Вюртембергского герцога Карла Евгения.
В Людвигсбурге Шубарту сопутствовал большой успех: местная знать, вертевшаяся вокруг герцогского дворца, признала в нем музыканта-виртуоза и оценила его живой и острый ум, способность к блестящей импровизации, умение весело и непринужденно вести беседу. Артисты, художники, музыканты и писатели — служители всех муз Людвигсбурга — почитали за честь оказаться в скромном домике Христиана Шубарта. Однако только немногие из них имели смелость постоянно поддерживать отношения с ним, ибо органист людвигсбургской церкви со второй или третьей встречи начинал отпугивать своих новоявленных друзей такими дерзкими тирадами, что те предпочитали потихоньку закрыть дверь его дома и на цыпочках убраться восвояси. Да и сам Шубарт вскоре понял, что своими справедливыми, но дерзкими суждениями он, судя по многим признакам, навлек на себя гнев властителя Вюртемберга. Когда же однажды герцогу донесли, что Шубарт распространяет непристойные эпиграммы и пасквили, в которых задевает — страшно вымолвить! — даже коронованных особ, герцог приказал выслать смутьяна вон, за границы его владений. Целый год скитался после этого по городам Германии опальный поэт. Наконец в вольном имперском городе Аугсбурге он обрел пристанище и начал издавать ставшую вскоре знаменитой «Немецкую хронику».
Но и здесь преследователи не оставили его в покое. На этот раз врагами Шубарта оказались католические попы и особенно фанатичные и беспощадные в этом сословии отцы иезуиты. Шубарт переехал из Аугсбурга в Ульм, но и это не помогло. Враги ловко плели вокруг поэта сеть интриг, и 23 января 1777 года Шубарт попал в ловко подстроенную западню. Его арестовали, привезли в замок Гогенасперг и заперли в темном каменном мешке…
Два месяца Шубарт не видел человеческого лица и не слышал человеческого голоса. Даже стражники, приносившие ему пищу и воду, закрывали лицо капюшоном. И вдруг однажды ночью, когда он, но обыкновению, не спал, а мучительно перебирал в памяти свое недавнее прошлое, казавшееся ему теперь таким счастливым, он услышал вдруг, как где-то совсем рядом с ним, возле печи, кто-то осторожно скребется. Шубарт замер. Сначала он подумал, что это мышь, но потом понял, что ошибся. Скребли чем-то металлическим, как будто собираясь проскрести насквозь стену. Ни свечи, ни фонаря Шубарту не давали. Печь он не топил, ибо в его камеру печь выходила одной лишь стенкой, и он только иногда слышал, как тихо потрескивают в ней горящие поленья. Однако спать он ложился возле теплой печной стенки и засыпал обычно под утро, когда стена эта становилась почти горячей: его неведомый сосед любил топить печь по ночам и только к утру толстая кирпичная стена успевала как следует нагреться.
Так было и на этот раз: Шубарт лежал, прижавшись спиной к печи, когда вдруг услышал странный скрежещущий звук. Он прислушался. Кто-то действительно скоблил стену ножом или гвоздем.
Так продолжалось пять ночей. Причем с каждым разом Звук становился все отчетливее. Уже на третью ночь Шубарт определил с точностью до квадратного дюйма, откуда именно следует ждать появления острия гвоздя или конца ножевого лезвия. И на шестую ночь он почувствовал, что стена пробита! Медленно поведя ладонью вдоль пола, Шубарт наткнулся на торчащий из стены толстый гвоздь. Осторожно взявшись двумя пальцами за самый его конец, Шубарт покачал его влево и вправо, вниз и вверх, а затем почувствовал, как кто-то из-за стены делает то же самое — раскачивает гвоздь. И вдруг гвоздь выскочил из руки Шубарта, и он ощутил краешком пальца маленькую круглую дырочку…
Если бы разверзлись стены темницы, если бы распахнулись все ее двери, и то, кажется, не был бы Христиан Шубарт так счастлив, как теперь! Крохотное отверстие казалось ему широко распахнутым окном в мир. Шубарт затаил дыхание и вдруг услышал тихий, но явственный и четкий шепот:
— Кто ты, друг? Назови свое имя.
Сердце Шубарта остановилось и почти сразу же подпрыгнуло к самому горлу. Он сжался в комок на тюфяке и, прижавшись губами к отверстию, прерывающимся, хриплым голосом произнес:
— Христиан Шубарт.
В ответ он услышал:
— Дитрих Штерн…
Так, незадолго до появления Вани в замке Гогенасперг, журналист Шубарт и учитель французского языка Штерн узнали друг друга. Со временем крохотное отверстие в камере Шубарта расширилось, и Дитрих сумел передать своему другу огрызок карандаша, несколько листов бумаги и огарок восковой свечи.
— Плохи ваши дела, сударь, — повторил Дитрих и придвинулся поближе к Ване. — Я должен успеть рассказать вам все то, о чем поведал мне Христиан: ведь рано утром вас могут вызвать на допрос к коменданту или судебному аудитору, и мы, может быть, никогда более не увидимся. Так вот слушайте. Христиан сказал мне, что гостиница «Золотой Лев» когда-то считалась одной из лучших в городе, но вот уже лет десять, а то и более репутация у нее весьма скверная. Дело в том, что прежняя хозяйка гостиницы Доротея Шиллер, в девичестве носившая фамилию Кодвейс, женщина набожная и честная, вынуждена была бросить свою гостиницу почти задаром и уехать из Марбаха. Она поступила так оттого, что многочисленные чиновные холуи герцога Карла Евгения стали всячески притеснять бедную женщину. Конечно, они не посмели бы поступать с ней подобным образом, если бы не были уверены, что проявленное ими рвение будет достойным образом оценено их господином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147