— Не ждал от тебя такого! — с горечью произнёс он, когда Арсеньев замолк. — Ещё и в святом писании сказано: «Не упивайся вином, бо в нем есть блуд». Напился — значит, виноват, отвечай при всех обстоятельствах. Иначе нельзя — на капитанах все держится. Персона на корабле капитан, доверенное лицо государства. В чужих землях достоинство советского флага обязан беречь. Человеческие жизни доверены. Капитанское слово во всем мире на вес золота ценят.Пока Фитилёв говорил, Арсеньев всматривался в давно знакомое лицо тестя.Водолаз был настоящим помором. С детских лет он мечтал стать капитаном. Сколько слез он пролил когда-то, упрашивая отца отдать его в ученики на небольшой парусник. Знакомый кормщик обещал выучить мальчика морским премудростям. Но отец был твёрд и неизменно отвечал: «Если все мужики в море плавать пойдут, то и худого корабля некому будет построить». Василий Фёдорович родился на грани двух столетий. Отец его строил деревянные поморские суда — лодьи, карбасы. От отца Фитилёв кое-чему научился, и быть бы ему корабельным мастером, если бы не революция. Семнадцати лет он вступил в партию, участвовал в гражданской войне, выгонял из Архангельска интервентов. Потом попал на флот, служил водолазом, водолазным инструктором. Во время Отечественной войны награждён тремя орденами. Под конец войны поднимал затонувшие корабли. С детства у него осталась нежность к неуклюжим поморским кораблям, к родному городу Онеге, затерявшемуся между морем и дремучими лесами.Помолчали. Арсеньев привычно принялся за бровь.Василий Фёдорович спросил:— Ну, а этот… Подсебякин с тобой как говорил?— Так, беседовал для порядка. А через три дня торжественно заявил, что решением бюро обкома я освобождён от должности.— Такое решение было?— Соврал Подсебякин, это я потом узнал, а сначала поверил. Бесчестный человек!— Эх, Серёга, у тебя против подлости иммунитета нет, не выработался! Подсебякин поторопился тебя сковырнуть, чтобы ты в наступление не пошёл. Ушлый, видать, человек. Ну ладно, а как вёл себя начальник пароходства?— Он сказал, что Подсебякин переусердствовал, что можно было выговором ограничиться. Но теперь, дескать, переделать трудно. Сослался на бюро обкома, как там решат. — Арсеньев помолчал и взял новую папироску. — Вот, батя, приказ по пароходству. — Он вынул из нагрудного кармана кителя вчетверо сложенную бумажку.— Подожди, подожди, — отвёл его руку Фитилёв, — приказ мы после посмотрим. Ты рассказывай. Все рассказывай.— В общем не спал две ночи. Ждал решения бюро обкома. Хорошо, что в номере нас двое было, ещё старичок какой-то, инженер. Все толковал о новой гостинице, которую строит в городе. Отвлёк, спасибо ему…Тени пробежали по лицу Арсеньева. Он сворачивал и сворачивал гармошкой приказ, пока бумага не превратилась в узкую полоску.Фитилёв взглянул на зятя.— На бюро ты получил выговор без занесения в учётную карточку?— Да.— Значит, обком поддержал обвинения пароходства не полностью?— Все подсебякинские выдумки отвели.— А ты расскажи, как все происходило.И Арсеньев слово за словом вспомнил то заседание и в лицах изложил все тестю.…Секретарь обкома Квашнин, прочитав документы, закашлялся, покраснел.— Это для чего? — Он взял из дела бумажку, разорвал и бросил в корзинку. — В чем человек провинился, это и давайте обсуждать, а нечего археологией заниматься. А тут о пустяках каких-то расписано — короны какие-то, гербы, пошивка костюма, меню из столовой к делу подклеили, рекомендуете, что пить-есть человек за границей должен. Вы что, долго жили там? Зачем вся эта окрошка понадобилась? Расскажи-ка нам, товарищ Подсебякин.Начальник кадров медленно поднялся и выпучил глаза.— Капитан Арсеньев во время приёмки судна за границей купил медную тарелку, а на ней выбиты гербы и короны. Это антисоветская пропаганда. И ещё Арсеньев заказал костюм у иностранца, а уплатил меньше, чем обещал.— Почему уплатил меньше? — спросил секретарь обкома.— Портной испортил костюм, — объяснил Подсебякин, — Арсеньев не хотел брать. Потом согласился за меньшую плату. Но это не меняет дела. Советский человек не должен терять достоинства перед иностранцем. Стыдно вам, товарищ Арсеньев, — обернулся он, — вы, советский капитан, не должны так поступать. В столовой неправильно пищу принимали, не так, как все, по утрам требовали творог, от колбасы отказывались, жирного, говорили, не хочу. Мещанские, говорят, вопросы ставили перед директором-иностранцем. Стыд! Совсем вы потеряли достоинство советского человека, товарищ Арсеньев!Кто-то из членов бюро спросил:— Что же, по-вашему, советский человек перед иностранцем идиотом должен выглядеть, деньги на ветер бросать?Подсебякин пропустил это замечание мимо ушей.— Второго июня он выпил при исполнении служебных обязанностей и оскорбил женщину.— При исполнении служебных обязанностей? — переспросил Квашнин.Подсебякин надулся.— Каждый моряк на судне всегда при исполнении служебных обязанностей.— Ну, хорошо, второго июня, это мы знаем, а ещё? — потеряв терпение, спросил секретарь.Подсебякин, помрачнев, стал листать бумаги.— Так как же, отвечайте, товарищ Подсебякин.Тут Арсеньез не выдержал и поднялся.— Не пил я больше, товарищ Квашнин.Ему было нелегко. Ещё бы! Не так давно здесь он целый час с секретарём говорил про льды…А Подсебякин продолжал, ничуть не смутившись:— Так вот, суммируя прошлое с настоящим, мы пришли к выводу: лишить капитана Арсеньева политического доверия.— Что это значит и кто это «мы»? — снова раздался голос одного из членов бюро. — Натаскали всего!..Подсебякин опять не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130