Вместо всего этого гвалта в деревеньке раздавалось лишь фырканье лошадей и топот их копыт. Здесь еще можно было услышать живой звук ветра, шелестящего ветвями деревьев, и различить голоса птиц. В вигваме же единственным звуком подчас оставалось лишь потрескивание дров в очаге, и вам не надо было бояться, что соседний подросток из квартиры слева вот-вот врубит свою систему, от чего завибрируют стены, или глухая старушка, живущая справа, надумает посмотреть телевизор. И еще, здесь вы совершенно точно знали, что никакой телефон не зазвонит.
— Боже святый! — сказала как-то Никки. — Да здесь в один прекрасный момент можно и действительно услышать собственные мысли! Остается лишь надеяться, что мир и покой не повергнут меня однажды в состояние непреходящего благоговения.
— У каждого свои заботы, — иронично отреагировал Серебряный Шип. — А я вот думаю, как бы нам выбрать момент и снести старые стены вигвама, чтобы заменить их новыми. И хорошо бы дождя при этом не было.
— А это еще зачем? — удивилась она. — Чем тебе плохи старые стены? С какой стати их заменять? По мне, так они великолепны. Немного, правда, прокоптились, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи?
— Ох, Нейаки, у себя в мире так ты ученая. А здесь… — Он надменно вздернул голову. — Не поменяй мы сейчас стены и кровлю, зимой нас достанут дожди. А допрежь всяких дождей одолеют москиты и сотни других насекомых. Ты не первая кто готов пренебречь такими вещами, но те люда потом жестоко поплатились за свою беззаботность. — Ну, хорошо. Пусть так. Но почему, в который раз спрашиваю тебя, ты не предупредил меня обо всем заранее? Я бы хоть захватила с собой противомоскитную сетку.
После полуночи, незадолго до рассвета Серебряный Шип проворчал:
— Женщина, что ты ворочаешься? Сама не спишь и другим не даешь. Пытаться заснуть рядом с тобой — все равно, что надеяться отдохнуть рядом с набивающей свои закрома бурундучихой!
— Тут уж я ничем не могу тебе помочь! — простонала Никки, — я обчесалась! У меня уже, кусочка живого не осталось, я искусана мириадами москитов, так что мне ничего другого не остается, как только чесаться! Бог знает, сколько их тут набилось, в этот вигвам. Не уверена, что завтра утром ты меня узнаешь. Лучше бы я спала на улице, даже и под дождем, лишь бы не оставаться под одной крышей с тучей этих тварей. Теперь я вижу, ты был прав, надо ставить новый вигвам, куда этим тварям будет труднее забраться.
— Ох, Нейаки, — со вздохом сказал Серебряный Шип. — Я и сам не рад, что жизнь так жестоко обошлась с тобой, заставляя согласиться со мной. Сейчас подброшу веток в огонь, и вся эта нечисть, одолевшая тебя, покинет вигвам. Вечером я не заметил здесь ни одного москита, никакого жужжания…
— Жужжание не имеет значения! — жалобно проговорила она. — Наши ученые совершенно точно доказали: кто жужжит, тот тебя не укусит. Жужжат самцы, а кусают самки, притом подбираются к тебе совершенно беззвучно.
Ц с этими словами Никки вновь принялась бешено драть ногтями кожу.
— Если ты можешь полежать спокойно, думая о чем-нибудь приятном, — неуверенно проговорил он — кожа у тебя не будет так сильно зудеть.
— К черту все это, Торн! — процедила она сквозь зубы. — Ты что думаешь, у меня психоз? Я же чувствую на своей коже реальное раздражение!
Он ничего не ответил, но встал и принялся в темноте шарить в деревянном ящике, стоящем рядом с постелью. Наконец зажег факел.
— Дай-ка мне руки, Нейаки. Попробую исцелить тебя от этой напасти.
В свете факела, укрепленного в специальном зажиме, он осмотрел ее руки, искусанные и расцарапанные до крови. А Никки это зрелище ужаснуло.
— Боже! Ты только взгляни! Не тело, а сплошной волдырь.
— Бедная моя птичка! — сочувственно воскликнул Торн. — Теперь понятно, почему ты не могла заснуть. Сейчас помогу тебе.
С этими словами он добрался до своей кожаной сумки.
— Надеюсь, у тебя там найдется что-нибудь получше каламиновой примочки, — жалобно проворчала Никки. — И скажи мне, какого черта они тебя не трогают? Может, я обкормила тебя этими ягодами, которых они не любят? Давай, скорее, спасай меня, милый, я насквозь пропитана их ядом.
Серебряный Шип отложил сумку, повернулся к супруге и скомандовал:
— Теперь лежи смирно! Не мешай мне спасать тебя!
— Что это? — ворчливо спросила она.
— Целебное средство от одного лесного растения. Возможно, ты знаешь его под именем древесной лилии, а Джеймс Гэлловей называл его Соломоновой печатью из-за шестилепестковой звезды в основании стебля.
Он наносил мазь на кожу, втирая ее и щедро нанося добавочный слой. Но не только руки требовали исцеления, москиты добрались и до шеи, груди, спины и ног. Они покусились даже на лицо, добравшись до подбородка.
Прохладный бальзам приносил облегчение сразу же.
— Ох, спасибо тебе! Такое приятное ощущение… такое приятное…
— Только не чешись больше, иначе ранки потом долго не заживут.
— Да я знаю. Что ж меня комары никогда не кусали? Но попробуй ты не чесать, когда чешется. Скажи собаке, чтобы она не чесалась от блох!
— Ты же не собака и способна сдерживаться, — сказал он, переворачивая ее на живот. — А если не можешь владеть собой, я замотаю твои ручки тряпками, как поступают с младенцами, чтобы они не повредили себя.
Никки повернула голову и пронзила мужа сердитым взглядом.
— Я тебе не младенец, и не нуждаюсь ни в каких перевязочках!
Имея явное преимущество в смысле расположения тел, Серебряный Шип легонько шлепнул ее пониже спины своей огромной ладонью.
— Смотри у меня, детка, лежи себе знай, полеживай, а не то…
Втирая крем, он помассировал ее спину, плечи, опять спустился к спине, чувствуя, как под его рукой напрягаются мышцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127