Понятно, что хорошего в этом ничего нет. Но ты должна понимать: насовсем и навсегда обезопасить себя нельзя.
Следующий день выдался таким же погожим, что и минувший, и уборка урожая началась. Окрестное дворянство по традиции присоединилось на несколько часов к жнецам, и Тони пришелся по сердцу этот обычай. Можно было забыться в монотонной работе, совершая однообразно повторяющиеся движения, а это значило, что несколько часов удастся не думать о Джоанне. А что делать потом, после жатвы? Ладно, Лондон не за горами, можно будет навестить миссис Спенсер.
Дамы из соседних поместий вносили свою лепту в уборочную страду, объезжая верхом округу и развозя жнецам и косцам сидр и хлеб с сыром. У леди Барранд хватало слуг, и, стало быть, в помощи дочери она не очень нуждалась, поэтому Джоанна решила выбраться к Эшфордам и посмотреть, как продвигается уборочная у нового графа.
Поскольку на леди Эшфорд рассчитывать не приходилось, за дело взялась экономка. Повозка с полдником поспела на полевой стан как раз к приезду Джоанны, и она, спешиваясь, видела, как с полей к столу начинают понемногу тянуться люди. Запахи пота, сидра, пива, эля и спелых хлебных зерен, знакомые с детства, кружили голову.
Тони ушел с поля одним из последних. На нем были старые штаны и сорочка из муслина, распахнутая почти до пояса. Джоанна старательно отводила глаза от его груди. Ей было трудно снова поднять глаза и встретиться с его взглядом, отвечая ему естественной улыбкой.
– Помогать явилась, а, Джо? – поддразнивал он гостью.
– Интересно же, далеко ли ушли вперед мужи Эшфорда. Вот я и решила поглядеть на ваши дела, Тони. – Между двумя соседними поместьями издавна велась дружеская, но вполне серьезная борьба. Соперничество выражалось, кроме прочего, в стремлении собрать урожай раньше соседей. Так что мужчины у полевого стана уже вовсю болтали языками: Барранды, мол, молодую хозяйку подослали, но этот шпионаж им впрок не пойдет, Эшфорды все равно опередят конкурентов.
– Проигравшие заслуживают снисхождения, не так ли? – опять поддел Тони Джоанну, протягивая ей кружку с сидром. – Держи, Джо. Скажешь своим, что мы управимся еще до захода солнца.
Когда Джоанна принимала из его рук кружку с напитком, ладони их соприкоснулись, и она ощутила во всем теле необычную дрожь. Вот ведь как, оказывается, можно влюбиться в человека, грезить о его поцелуях и даже о чем-то большем, но не вполне сознавать его мужественность. Никогда прежде Джоанна не чувствовала так остро, что Тони – мужчина. Сидр был терпким и крепким, и после нескольких глотков она ощутила, что его тепло разливается волной сверху вниз.
Глаза Тони сияли яркой голубизной на загорелом лице. Волосы выгорели и кое-где серебрились. Он где-то оцарапал грудь, и Джоанна, не задумываясь, осторожно прикоснулась к ссадине.
– Ты бы поосторожнее, Тони. Гляди, еще волдыри пойдут.
Но потом она поняла, что делает, и сразу же отдернула руку, а лицо ее покраснело, как его сгоревшая на солнце грудь. Поставив кубок на стол, она поспешила распрощаться со всеми, заверив мужчин в том, что она непременно известит всех жнецов на полях Баррандов о том, что в спешке нужды нет, поскольку у Эшфордов уборочная запаздывает на добрых полчаса, а то и больше!
– Да не слушайте вы ее! – со смехом перебил Джоанну Тони. – Это она просто пугает вас. Счастливого пути юным разведчицам! – прокричал он ей вслед, когда она уже прощально махнула рукой.
Тони вернулся на поле, но даже боль в мышцах не могла заставить забыть о легком прикосновении пальцев Джоанны к его сожженной солнцем коже. Если это был просто бездумный жест старинной подружки по детским забавам, то почему она так покраснела после этого?
38
Барранды всегда устраивали танцы после уборки урожая. Тони и Джоанна нервно переживали часы, предшествовавшие этому мероприятию. Тони умудрился пролить шерри на свои лучшие бриджи, а надеть сюртук вообще не смог. Мускулатура за лето настолько окрепла, что попытка втиснуть мощное тело в привычную одежду окончилась плачевно: швы расползлись, и хорошо еще, что ткань осталась цела. Камердинер был в отчаянии, но все же как-то сумел одеть хозяина в другой костюм.
Выехал он поздно и подоспел как раз к ужину – все уже почти расселись за столом.
У Джоанны тоже все валилось из рук, но она сумела нарядиться, не нанеся ущерба гардеробу. Она была в том самом зеленом платье, которое надевала как-то в Лондоне, и Тони, сидевший напротив, не в силах был оказывать подобающее внимание своей соседке, супруге местного священника.
Тони попросил у Джоанны два танца: вальс и котильон. Вальс, в общем-то, не оправдал их ожиданий. Они оба были слишком взволнованы близостью друг к другу. К концу танца Джоанна убедила себя в том, что Тони по-прежнему не испытывает к ней никаких других чувств, кроме старой симпатии. Она была в отчаянии. Но, помня советы матушки, она успела договориться с ним о совместной верховой прогулке утром, пока он провожал ее к подружкам.
Однако на следующее утро она уже жалела о своем порыве. Целое лето она старалась покончить со всякой надеждой на го, что он станет ее возлюбленным. И ей это вроде бы удалось. Домой она вернулась спокойной и безмятежной. Но стоило только увидеть его, как в душе вновь родилась надежда. Ладно, что сделано – то сделано. Но на этой прогулке она рискнет последний раз. Больше – никогда, что бы там ни нашептывала матушка.
* * *
Когда Тони явился, Джоанна уже ждала его и сразу же стала торопить, боясь появления у себя того состояния, когда неясные предчувствия сменяются жутким отчаянием. А именно такое настроение овладевало ею, когда она оказывалась в его обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76