– У меня в холодильнике остались спагетти, можно их подогреть.Он ответил:– Так чего же мы ждем?И заглушил мотор.Она выложила спагетти на тарелки и отправила их в печку, а он тем временем приготовил напитки, достал вилки. Без лишних церемоний она вручила ему тарелку и салфетку и села.– Только никогда не рассказывай моей маме, как я кормлю тебя сегодня.– А разве что не так?– Никакой сервировки, гость сам готовил напитки, доставал вилки, я сама села за стол в таком жутком виде… Маму хватил бы кондрашка. Она помешана на чистоте и порядке. Все у нее разложено по полочкам, ничего не должно выходить за рамки приличия. Ее любимая фраза: «Что скажут люди?»– Так уж и кондрашка? – Он улыбнулся. Лицо его блестело после купания, волосы аккуратно лежали на голове сами по себе. – Вы сказали «кондрашка хватил бы»?Она на минуту отвлеклась от спагетти и посмотрела в его смеющиеся глаза.– Что? Я не должна была так говорить?– Нет, просто я никогда от вас ничего подобного не слышал. Я всегда думал о вас, как о миссис Совершенство. Идеальная мать, идеальная дочь, идеальная… ну, вы понимаете, что я имею в виду.– Это я-то? – Она изумленно смотрела на него, приоткрыв рот. – Я далеко не идеальная. С чего это ты взял?– Так я понял из рассказов Грега. В его глазах вы были ангелом.– Да я постоянно чертыхаюсь. Тебя это не смущает?– Нисколько. Наоборот, это лишь доказывает, что вы нормальный живой человек, и так мне проще общаться с вами. Так что вы хотели сказать о своей матери?– О, только то, что она живет в мире жестких условностей. Сервировать правильно стол, посещать только клубы для избранных, всегда появляться в соответствующей случаю одежде, писать благодарственные письма. На похоронах, по ее убеждению, должен звучать Григ, но никак не Винс Джилл.– Я был свидетелем ее недовольства по этому поводу.– Да? И что же она?Глаза его зажглись озорным блеском.– Если я не ошибаюсь, она сказала: «Что подумают люди?»Ли усмехнулась, и они вновь занялись своими спагетти.– А какая у тебя мать? – спросила она. – Расскажи мне.Он перестал жевать, отложил вилку и сделал глоток воды, прежде чем ответить:– Она совсем не похожа на вашу, поверьте.– Так ты мне не расскажешь?Он помолчал некоторое время, потом, взглянув ей в глаза, признался:– Она алкоголичка. Так же как и мой отец.– Они всегда были такими?– Всегда. Она работала кухаркой в закусочной для шоферов, он же не работал вообще, насколько я помню. Говорил, что когда-то сильно ушиб себе спину и с тех пор работать не может. Возвращаясь из школы, я почти каждый день заставал их в одном и том же кабаке. Я называл его «дырой». Там они заливали себе глотки. Моя мать не то что неправильно накрывала на стол, она вообще не знала, что это такое. Стряпней в доме занимался я. И уверяю вас, за всю свою жизнь она не написала ни одного благодарственного письма. Хотя я ума не приложу, кого бы она могла благодарить и за что. Друзей у нее не было, разве что те алкоголики, что ошивались в том же баре. Так что не будьте слишком придирчивы к своей матери. Поверьте, бывают и похуже.Он сказал это по-дружески, и она признала его правоту.– А есть у тебя братья или сестры?– Сестра.– Старшая, младшая?– Младше на четыре года.– Где она сейчас?– Джинни где-то на западе. Она постоянно переезжает с места на место.– Ты хоть иногда видишься с ней?– Редко. Она убежала из дому, когда ей было пятнадцать. С тех пор уже успела три раза выйти замуж и развестись. В последний раз, когда я видел ее, она весила фунтов двести пятьдесят и жила на пособие – так же как и наши родители. У нас с Джинни очень мало общего.– А твои родители? Где они?– Они живут здесь, в нашем городе. Знаете этот нищенский квартал Джексон Эстэйтс. Они мало изменились, разве что пьют теперь дома – стало тяжело спускаться и подниматься по лестнице.– Я расстроила тебя своими расспросами?– Нет, вовсе нет. Я уже давно потерял надежду на то, что они когда-нибудь изменятся.– Они, должно быть, очень гордятся тобой.– Тогда вы не поняли. Это не те родители, которым знакомо чувство гордости за своих детей. Чтобы испытывать гордость, нужно для начала хотя бы протрезветь. А с ними такого не случалось ни разу за тридцать пять лет.– Извини меня, Кристофер, – тихо сказала она.Они расправились со спагетти. Воцарилось молчание. Прошедший день был слишком эмоционально насыщен для них: боль и тоска с утра, затем такое беззаботное веселье на озере, и вот опять – грустный разговор. Но то, что они пережили вместе, сблизило их, сблизило настолько, что Крис был даже немного смущен: они так запросто сидят в этой уютной кухоньке, ведут задушевные беседы, и взгляды, которыми они обмениваются, становятся все более долгими и выразительными.Он поднялся и налил себе еще воды.– Вам налить? – спросил он.Она кивнула. Как странно складываются их отношения: близкие друзья, которым так тепло и уютно вместе, они вдруг начинают испытывать неловкость от этой теплоты и уюта. Мужчина смущенно наливает женщине воды, потому что она начинает нравиться ему чуть больше, чем положено. Да, определенно ее матушке было бы что сказать по этому поводу.Он выпил свою воду стоя и потянулся за грязными тарелками.– Давайте вымоем, и я наконец оставлю вас в покое.– Я вымою сама.– Ни в коем случае. Я помогу.Они вдвоем убирали со стола, когда с работы вернулась Дженис. Она прошла на кухню и бросила на стол ключи от машины.– Кристофер, привет! Что ты здесь делаешь?– Твоя мама покормила меня ужином.Внезапная догадка озарила ее лицо улыбкой.– Ты помогал маме перевозить вещи Грега, да?– Да.– Я видела их в гараже. – Она повернулась к Ли. – Maм, извини, что я не помогала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128