Сейчас не Англия Викторианской эпохи! Все, что тебе нужно было сделать, это открыть телефонную книгу и посмотреть, как и где можно это узнать. Или ты не слышала, что женщины созревают? Большинство из них доказывают это, когда проявляют хоть немного разума во время их первого полового акта. Если бы ты сделала то же самое, мы бы не оказались в такой неразберихе.
— Что толку от всех этих слов? Я сказала тебе, что это случилось, вот и все.
— Это ясно, как Божий день! Просто мне повезло, что мне попалась невежественная девчонка, которая даже не знает, что такое контроль рождаемости.
— Послушайте, мистер Форрестер, я не намерена сидеть здесь и выслушивать ваши наставления! Ты в равной степени виновен, как и я, только ты осуждаешь меня, потому что это легче, чем обвинить себя. Плохо, что мне приходится терпеть твои осуждения и не защищать себя от того, что ты называешь меня невежественной! Знаешь, нас было двое!
— Хорошо, хорошо, расслабься. Может, я был с тобой слишком резок, но всего, что случилось, можно было легко избежать…
— Ну, этого не произошло. Это — факт жизни, который нам придется признать.
— Разумные слова, — прошептал он.
— Послушай, отвези меня домой. Не возражаешь? Я устала и не хочу больше сидеть здесь и спорить.
— Хорошо, а как насчет ребенка — что ты собираешься с ним делать?
— Это тебя не касается.
Он прикусил губу и быстро спросил, пытаясь не выходить из себя:
— Ты возьмешь деньги на аборт?
На фоне предыдущего молчания ее ответ показался многословным.
— А, тебе бы этого хотелось, так ведь? Тогда твоя совесть будет чиста. Нет, я не возьму деньги на аборт!
До того, как она закончила, он почувствовал себя настоящим негодяем.
— Ладно, ладно, извини, что спросил. — Он еще не мог определенно сказать, расстроил его или обрадовал ее ответ. Он вздохнул. — Ну, а что ты собираешься делать со своим отцом?
— Ты еще раз показал, какой ты чудесный! — Кэтрин знала, что послезавтра главный козырь Герба Андерсона исчезнет, и тогда для его парусной лодки удачи наступит штиль. Но будь она проклята, если расскажет об этом Клею Форрестеру. Пусть он варится в своем собственном соку!
— Я не могу, — почти клялся Клей, — и я вовсе не чудесный, извини, что я назвал тебя невежественной, извини, что назвал тебя случайной, и я совсем не снимаю с себя ответственности, но что, разве мужчина не может выйти из себя?
— Тебя можно было бы оправдать, если бы я чего-то от тебя требовала, но я не делаю этого. Я не приставляю к твоей голове ружье и не заставляю ничего делать. И я не собираюсь пить из твоей запятнанной серебряной ложки, — с сарказмом закончила она.
— И что все это значит?
— Это значит, что, вероятно, мой отец был прав, что обидел тебя, потому что ты богат. Это значит, что я возмущена, что ты думаешь, что можно все смести под ковер, предложив мне деньги на аборт. Если бы ты мне этого не предложил, я бы тебя уважала больше.
— Знаешь, сейчас это разрешено.
— И все равно это убийство.
— По этому поводу бытуют разные мнения.
— И, вероятно, у нас с тобой тоже разные мнения. — Значит, ты собираешься оставить ребенка?
— Это тебя не касается.
— Если это мой ребенок, тогда меня это касается.
— Ошибаешься, — твердо сказала девушка. Это единственное слово четко давало понять, что бесполезно пытаться что-то выведать у нее. Молчание разжигало войну в сознании Клея. Он печально сидел, обхватив руль руками. Наконец он начал говорить. В его словах было много правды:
— Послушай, я не хочу, чтобы малыш жил в одном доме с твоим отцом.
Было слышно, как с куста слетел лист. В тишине прозвучал тихий голос Кэтрин:
— Ну, ну, ну…
Вместо ответа он включил зажигание, нажал на газ и рванул вперед, разгоняя печаль. Размышляя, он ехал, управляя одной рукой и позволяя машине ехать достаточно быстро, но осторожно. Она откинулась назад и молча смотрела на ряды деревьев, которые проносились мимо, освещенные фарами. Она потеряла всякий ориентир, на время не думая ни о чем. Машина замедлила ход, повернула и поехала по улице, на которой он жил.
— Ты думаешь, твои родители все еще здесь?
— Понятия не имею. Такой сумасшедший, как он, может быть.
— Похоже, что они ушли, — сказал он, разворачиваясь и не видя «седана» на дороге.
— Тогда тебе придется меня отвезти, — сказала она, потом добавила, поворачивая лицо к окну: — Извини, что причиняю тебе неудобства.
Он остановился возле знака стоянки и сидел с притворным терпением. Она продолжала упрямо смотреть в окно, тогда он заставил себя спросить:
— Куда ехать?
При свете уличного фонаря она увидела его дерзкую позу: запястье покоилось на руле, плечо слегка касалось двери.
— Ты действительно ничего не помнишь, что произошло той ночью?
— Я помню то, что ХОЧУ помнить, как, впрочем, и ты.
— Правильно, — согласилась она с напускным равнодушием, а потом назвала улицу, на которой жила, и вкратце объяснила, как туда доехать.
Поездка из Эдины в Северный Миннеаполис заняла приблизительно двадцать минут — долгие, неловкие минуты, в течение которых их злость разрослась до скорости машины. Чтобы избежать словесной перепалки, они оба молчали. Был слышен только шум машины, которая прокладывала свой путь по дремлющему городу, и только случайные огни вмешивали свое тусклое свечение в их движущийся мир. В этом ограниченном мире установилась нежданная интимность, как непрошенный гость, чье присутствие вынуждает хозяина и хозяйку быть вежливыми. Молчание усугублялось от страха, ужаса и волнения. Каждому из них хотелось уйти и отделаться от напряжения, которое установилось между ними, хотя обоим казалось, что окончательный разрыв слишком внезапен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127