А я? Для меня все пойдет по-другому, ибо я научилась искусству выживания так же прекрасно, как и многим узнанным из книг вещам. Скоро, когда останусь одна, будет понятно, хорошо ли эти уроки мною усвоены.Оставалось только ждать. Экипаж остановился перед внушительным особняком сэра Эдгара, и мы, не глядя друг на друга, поднялись по ступенькам.Горничная Мартина уже ждала меня. Объяснив, что ездила по магазинам, я отпустила ее под предлогом, что устала и хочу отдохнуть. Внезапно мне стало жаль девушку. Что она будет делать, когда я уеду? Я напомнила себе, что необходимо оставить ей превосходную рекомендацию и побольше денег – фунтов пятьдесят, пока будет искать новую работу. Столько денег ей за два года не заработать. Что для меня эти пятьдесят фунтов?! В моем ридикюле больше пятисот – на непредвиденные расходы, как сказал мистер Брэйтуэйт. Отец, по-видимому, настоял, чтобы я ни в чем не нуждалась. Кроме того, мне дали доверенность на получение любой суммы денег из банков отца в Бостоне и Нью-Йорке.Усевшись за маленький письменный столик в стиле чиппендейл, тоже один из подарков сэра Эдгара, я открыла ридикюль и вынула письмо, надписанное черными чернилами неразборчивым почерком: «Моей дочери, Ровене Илейн Дэнджерфилд». Наконец я хоть что-то узнаю об отце!Дрожащими руками я развернула жесткие листочки. Отец… Странно, что я, так настойчиво подавлявшая в себе все внешние проявления чувств, была тронута и, еще до того как начать читать, ощутила любовь и тепло к этому человеку.
«Моя дорогая дочь!Тебе, конечно, так же странно читать это письмо, как и мне его писать. Но поверь, мы никогда не были чужими. Нас связывают не только узы крови, но и то, что все эти годы я не переставал думать о тебе. Что бы обо мне ни говорили, надеюсь, ты поверишь одному: я люблю тебя, как любил всегда с той минуты, как взял на руки крохотный плачущий комочек с густыми черными волосами, унаследованными от меня. Дочь моя, родная моя!В эту минуту я чувствую себя ближе к тебе, чем к кому бы то ни было на этом свете…»Мои глаза скользили по убористо исписанным страницам, то и дело задерживаясь на строчках. Отец не тратил много времени на объяснения причин нашей долгой разлуки, только сказал, что был оторван от меня против своей воли. Он вел дневники, и когда-нибудь я их прочту. Там и содержится объяснение.
«…Я пытался увидеть Нью-Мексико твоими глазами – дикую, прекрасную землю, полную контрастов. Ты жила в Индии, и, может, поэтому перемены не будут для тебя столь разительными. Вот видишь, я уже уверен, что ты приедешь, и снова начинаю надеяться, строить планы на будущее…Я говорил с Тоддом, но он не верит, что ты сможешь здесь жить. Не понимает… Да и откуда ему понять? Я чувствую, что, несмотря ни на что, знаю тебя, но, чтобы успокоить Тодда, включил в завещание некоторые дополнительные условия. Независимо от того, согласишься ли приехать или нет, я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не знала нужды. Если же ты по истечении года решишь не приезжать, «Ранчо ШД» будет принадлежать исключительно Тодду. Но даже сейчас, поняв, что умираю, я все равно надеюсь дожить до встречи с тобой. Только увидеть тебя, попытаться объяснить все, с чем тебе придется столкнуться после моего ухода. У меня несколько просьб к тебе… Думаю, что, когда прочтешь мои дневники, поймешь, почему я требую сделать это. Но самое главное, читай все тетради по порядку».
Отец велел, чтобы я, приехав в Бостон, немедленно связалась с Элмером Брэггом, бывшим сыщиком, а ныне адвокатом с душой ученого или, возможно, пророка. С тех пор как Элмер отошел от дел, сам выбирает себе клиентов, – но он, как оказалось, один из ближайших друзей отца, и тот настоятельно требовал, чтобы я явилась к Брэггу. Письмо было подписано: «Твой любящий отец, Гай Дэнджерфилд».Я подумала о матери, которую знала уже два года, не испытывая к ней ничего, кроме легкой неприязни. Когда-то я ее ненавидела, но теперь не находила нужным проявлять столь бурные эмоции. Бедная, глупая, злая женщина, дитя своего времени, воспитания и среды. Я была больше дочерью отца, чем ее ребенком, и она, как ни странно, первая поняла это.Но оглядываться назад было не время. В Америку отправится совсем другая Ровена Дэнджерфилд, не девочка, а женщина.– Так будет лучше, – сказала мать, сидевшая в карете напротив меня.Это была наша первая беседа с тех пор, как мы разговаривали о моей новой жизни неделю назад, а теперь экипаж катился по направлению к пристани. Глаза матери блеснули.– Ты будешь счастлива в Америке. Нужно было позволить Гаю забрать тебя еще тогда, но твой дед настаивал, а у меня не было другого выбора, кроме как срочно уехать за границу. Скандал был просто ужасным, даже не представляла, что такое может случиться.– Уверена, что сэр Эдгар уехал с вами, – лениво заметила я, и выражение лица матери слегка изменилось.– Уехал! Но тебе этого не понять – ты никогда не испытывала подлинных чувств ни к кому и ни к чему, не так ли? О, вижу, ты подняла брови! Представляю, что думаешь обо мне! Но ты не умеешь любить! И сумеешь ли? Сомневаюсь. Я могла бы почувствовать что-то к тебе, хотя бы жалость… если бы не поняла, что под маской безразличия скрываются равнодушие и бессердечие!– Какой смысл все это мне говорить?!Она наклонилась вперед; губы, такие пухлые и мягкие, были злобно поджаты.– Я должна тебе все высказать. Ты ведь равнодушна к Эдгару, правда? Именно по этой причине он одержим тобой… сходит с ума. А ты видишь в нем человека, которого можно завлечь и бессовестно использовать! Но я люблю его. Да-да, можешь смотреть на меня свысока, считать глупой, ничтожной женщиной, но я по крайней мере способна на сильные чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147