Почему я терзала себя воспоминаниями, которые лучше бы выбросить из головы? Почему не хотела признать, что обманута? Но ведь Люкас ничего не обещал, не давал ответов. И теперь злые слова, брошенные в тот день, когда я целовала его и вынуждала отвечать поцелуями, терзали воспаленный мозг: «Не было еще такой женщины, которая бы не надоела после того, как я ее взял… и когда устану от тебя, заставлю Шеннона заплатить выкуп за твое возвращение! Конечно, в немного поношенном состоянии, но для него и это сойдет!»О да, меня предупреждали. И хуже всего, винить, кроме себя, некого. Глава 32 Казалось смехотворным, что меня тащат в Мексику для того, чтобы потом вернуть обратно, но Монтойа объяснил, что поступает так потому, что не доверяет моему партнеру.– Если назначить встречу на американской земле, кто помешает Шеннону прибыть с полицией и ордером на мой арест?! Нет уж, я человек осторожный, а в Мексике мы будем на нейтральной территории. Сегодня пересечем границу, завтра пошлем мистеру Шеннону известие о том, что вы живы и здоровы и с нетерпением ждете свидания с ним. Может, предпочитаете написать сами, чтобы не возникало вопросов?Я пожала плечами. Значит, придется ждать еще неделю. Какая разница, в конце концов! Еще несколько дней, чтобы подготовиться, взять себя в руки.По правде говоря, я привыкла не доверять собственным эмоциям. Лежа в объятиях любовника, я спутала желание с любовью и извиняла любовью желание. Любовь! Какое заезженное слово! Как я презирала его раньше! Каким беспомощным становится влюбленный, как легко причинить ему боль.Но несмотря на все попытки уговорить себя, взять в руки, словно нож поворачивался в ране каждый раз, когда я думала о Люкасе или слышала его имя. Какой смысл быть разумной, винить себя и дьявола Дэнджерфилдов в крови, когда невозможно задушить это чувство?!Люкас… Люкас! Воспоминания о горячем теле, о стальных объятиях, о губах на моей груди и бедрах, о хриплом шепоте, уверениях в том, что я прекрасна, что он хочет меня. Дождь и пламя. Холод и жара. Поцелуи Люкаса – голодные, отчаянные, та фраза: «Неужели это ничего не значит для тебя?» Но что это означало для него, кроме удовлетворения мимолетного желания? Как назвать чувство, до сих пор имеющее власть ранить и лишать сил? Я могла носить маску бесстрастную, холодную, ничего не выдающую, но внутри не могла заставить себя стать безразличной.И Хесус Монтойа наверняка подозревал, что кроется за моим внешним спокойствием, потому что я выдала себя, а он был не из тех, кто забывает.Однажды я обвинила его в том, что он намеренно играет на слабостях других ради собственной выгоды, но он только улыбнулся:– Дорогая сеньорита, а почему бы нет? Слабости врага придают силу, а где сила, там и власть. Вот вы родились богатой и знатной и все принимали как должное. Но не можете же утверждать, что деньги ничего для вас не значат!– Да вы философ, – сухо ответила я, и его губы скривились в улыбку.– Что-то в этом роде. Во всяком случае, считаю себя реалистом. Я родился в бедной семье пеона, работавшего на полях дона Эмильяно, богатого помещика, гордившегося испанским происхождением. У него были дочери, красивые, воспитанные и такие же высокомерные, как отец. Для молодых же хозяев не было большего удовольствия, чем повалить крестьянскую девушку прямо в поле, овладеть ею и уйти, насвистывая, прочь. Но простой пастух не смел и взглянуть на дочь хозяина, хотя бы та и отвечала ему взаимностью и даже… ну это не важно. Сын пеона стоит ниже последней хозяйской собаки, и за такую наглость его изобьют до полусмерти. Некоторые после наказания пресмыкаются еще больше, но другие, в которых сохранились остатки гордости, оставляют позади подобную жизнь, как змея старую кожу, и стремятся к иной цели. И теперь даже поместье, принадлежащее испанскому дону, стало моим, не говоря уже о том, что я взял его дочерей и даже его толстуху жену. Увы, бедный дон Эмильяно стал жертвой несчастного случая и не дожил до столь ужасных времен. – Он беззвучно рассмеялся. – Вижу, вы внимательно слушали. Научил ли вас чему-нибудь мой рассказ, открыл глаза? Видите, есть люди, которые сделают все ради денег. Комфорт, власть…– Власть развращает!– Совершенно верно, даже неподкупных. Вам это ни о чем не говорит?Я взглянула ему прямо в глаза.– Думаю, сеньор, вы стараетесь что-то объяснить мне… или предостерегаете. И поскольку называете меня своим другом, прошу, будьте откровенны. Какую цель вы преследуете?– Уверены, что готовы все выслушать? Не хочу, чтобы вы считали, будто я специально толкнул вас в объятия Шеннона!Сердце мое тревожно заколотилось. Я хотела слушать… и боялась.– Что вы имеете в виду, сеньор? Может, хватит загадок и намеков? Если вы мой друг, скажите правду, пусть самую горькую.Никогда не забуду его взгляд – насмешливый, ехидно-вопросительный.– Правду, говорите? Ну что ж. Видели ли вы дополнение к завещанию отца? Говорил Люкас о нем? Смотрю, вы удивлены. Такой документ существовал, часть его – письмо, в котором Гай Дэнджерфилд выражает свои желания. Когда я сказал, что вы должны выйти замуж за Рамона, думал, вы обо всем знаете. Советую поискать более тщательно, когда возвратитесь. И не очень-то доверять всем подряд. И… если будет нужна помощь, только позовите.– Конечно, не даром, – горько усмехнулась я, и он кивнул:– Конечно. Но что такое несколько долларов между старыми друзьями? У меня такое чувство, сеньорита, что, узнав, кто ваши враги, вы познаете нужду в друзьях.– И… Люкас мой враг?– Никто никогда не мог угадать, о чем думает Люкас, – пожал плечами Монтойа. – Думаю, он сам себе худший враг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147