Перо с лихорадочной быстротой бегало по бумаге. Граф вовсе не намеревался подсматривать, но, случайно взглянув на стол, заметил имя дона Карлоса и пришел в бешенство. Амелия только успела увидеть, как чья-то рука выхватила бумагу из-под ее носа, и растерянно обернулась. Перо покатилось по столешнице.
— Да как вы смеете! Немедленно отдайте мое письмо!
Несмотря на взъерошенный вид и полупрозрачный туалет, скорее обнажавший, чем скрывавший тело, ее окружала атмосфера гордого достоинства — обстоятельство, несколько смутившее графа. Темные локоны легли на грудь, пробуждая нежеланные воспоминания.
— Это письмо совершенно лишнее, — заметил он, спокойно встречая рассерженное сияние зеленых глаз.
— Не вам диктовать мне, что делать, милорд!
— Неужели?
Он окинул ее знакомым, неспешно оценивающим взглядом, совсем как в тот вечер, когда она предстала перед ним в ночной сорочке. Должно быть, Амелии стало не по себе, потому что она поежилась и, скрестив руки на груди, презрительно вздернула подбородок. Граф рассмеялся и, подойдя к камину, швырнул в огонь скомканное письмо.
— Вы что же, милорд, воображаете, что я разучусь писать? Здесь достаточно бумаги и чернил, чтобы сочинить еще сотню посланий, — горько усмехнулась она.
— Вот тут вы ошибаетесь, мисс Кортленд. Писать дону Карлосу вы не будете. Боже, неужели вы так отчаялись выйти замуж, что выбрали такого, как он?! Обедневшего дворянина с крайне сомнительными причинами пребывания в Англии? Он вряд ли подходит молодой женщине, твердо решившей подняться выше своего нынешнего положения.
— Судя по вашим словам, я предполагаю, что статус вашей любовницы в заброшенном сельском коттедже более соответствует моему, как вы выразились, нынешнему положению?
— Это, несомненно, было бы шагом наверх по социальной лестнице! Или вы забыли о своем низком происхождении? О том, как вы прибыли сюда без пенни в кармане, только что из колоний, и имея родителей, уже отвергнутых обществом? — бросил граф, сознавая, как жестоки его слова. И с чем-то вроде раскаяния увидел, как краска медленно покидает ее лицо, а глаза раскрываются все шире. Очевидно, удар попал в цель. Но, побуждаемый гневом и желанием привести Амелию в чувство и урезонить, граф в три шага оказался рядом и схватил ее за плечи, едва удерживаясь от того, чтобы не тряхнуть ее хорошенько. — Послушай меня, безмозглая гусыня!
Дон Карлос не тот, кто тебе нужен! Как, впрочем, и Мейтленд — но ты уже, должно быть, это поняла. Почему, черт возьми, ты никак не придешь в себя? Ума не приложу, как я мог поддаться мгновенному капризу! Что мне это дало, кроме неприятностей? А ты к тому же не желаешь принять моей помощи!
— Помощи?
Голос девушки оборвался на высокой дрожащей ноте, опасно граничившей с истерикой, и Холт насторожился.
— Так вы пытаетесь помочь мне?! Должно быть, вы в самом деле считаете меня полной идиоткой, милорд Деверелл, если хоть на мгновение вообразили, что я поверю в то, что вам интересен хоть один человек в мире, кроме вас самих! Вы любите одного себя, заботитесь только о своих эгоистических потребностях; ни я, ни даже ваша бабушка вам совершенно не нужны… О, не стоит пронзать меня столь негодующим взглядом! Вам не хуже меня известно, что это правда! Господи, должно быть, я в самом деле так глупа, как думаете вы, потому что когда-то считала вас героем, благородным рыцарем, которого держат вдали от Лондона и любящей старухи долг и борьба за независимость родины. И вправду безнадежная дурочка, ведь за четыре года вы ни разу не подумали о ней, отделываясь короткими сухими записками, да и те по большей части передавал ваш поверенный. О нет, мой благородный лорд Деверелл, вы совсем не герой!
— И никогда не претендовал на это звание. Никакого геройства нет в том, чтобы стоять среди мертвых и умирающих, обезумев от страха и ужаса происходящего… Это настоящий ад, мисс Кортленд! Только эта преисподняя — дело рук человеческих, затеянная тиранами и оплачиваемая политиками. А в это время несчастные, истинно благородные болваны погибают десятками при каждом пушечном выстреле! Нет, я не герой и никогда им не притворялся. Но вы! Разыгрываете благородную леди только для того, чтобы поймать богатого мужа, который устроит вам сказочную жизнь. Вы мошенница, девчонка из колоний с цыганскими глазами и такой же душой.
Она размахнулась было, но он поймал ее руку, не обращая внимания на искаженное болью лицо.
— Но я сразу распознал вас, увидел то, чего не могут скрыть модные туалеты и светские манеры. От меня не спрячешься, потому что я понял вашу истинную сущность.
Амелия, задыхаясь, стала вырываться, и халат приоткрылся, обнажая гладкие холмики грудей. Почувствовав под ладонью шелковистую кожу, Холт провел большим пальцем по соску и едва не согнулся под бурей нахлынувшего желания, копившегося все то время, что он провел с ней.
— Будь ты проклята, зеленоглазая ведьма, за то, что заставляешь постоянно хотеть тебя! — простонал он. — Будь проклята!
Он сам не помнил, как рывком привлек ее к себе и заглушил губами тихие протесты. Пальцы его утонули в ее волосах, и он зажал их в кулаке, чтобы удержать Амелию на месте. И продолжал наслаждаться вкусом ее рта с жадностью, которую так долго сдерживал. Она вдруг перестала сопротивляться и покорно принимала свирепые выпады его языка. Господи, откуда такая неутолимая потребность, властное вожделение, безумная похоть, которую он испытывал к ней при каждой встрече? И воспоминания о той ночи, той единственной ночи, только подливали масла в огонь.
Черт возьми, ну почему он не может выбросить ее из головы, как всех других женщин, которых было немало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92