Она не сопротивлялась, наоборот, прижималась все теснее.
– О, не делай так больше! – прорычал Оувейн. – Поклянись, что никогда больше никуда не сбежишь!
Для любящих ушей Грании это требование звучало почти как объяснение в любви, и, не выпуская из кольца своих рук его могучую шею, она легонько отклонилась назад, чтобы посмотреть в суровое нежное лицо.
– Ты услышишь мою клятву немедленно, как только сам поклянешься никогда не требовать впредь моего возвращения к Райсу и вообще куда-либо, за исключением Ньювида. Кроме того, обещай и сам не покидать своего дома.
Оувейн прикусил язык.
– Я просил лишь одной клятвы, ты же взамен требуешь целых три.
– Глупости, все три говорят совершенно об одном и том же! – Грания смело смотрела ему в лицо в то время, пока он пытался понять смысл этой загадочной фразы.
– Я не могу этого сделать.
– В таком случае мне остается провести оставшуюся жизнь в лесу, подобно дикому зверю.
Бородач покачал своей лохматой огромной головой.
– Ты и так зверь, и абсолютно дикий.
– Да, мы оба с тобой свободные дикие животные, и наше счастье – жить вместе, но эту возможность отнял у нас один подлый и жадный человечишко…
– Мой отец… – Глаза Оувейна потемнели при упоминании об отце, который, хотя и был его сеньором и хозяином, все же действительно сломал своему сыну всю жизнь.
– Мой муж. – Постыдная горечь сквозила в словах Грании.
Бородач привлек возлюбленную к себе и опустил подбородок на ее гладкие тяжелые волосы.
– Но мы не можем быть вместе. Никогда.
На этот раз Грания позволила ему повторять эту фразу, в которую он искренне верил, сколько угодно, а сама стала жадно ласкать под плащом его спину, пробираясь все дальше, под колет и под тонкую тунику. Она нежила задубевшую кожу, распаляя его страсть до тех пор, пока он не в силах стал с ней бороться.
Но едва только Оувейн понял это, он зарычал безнадежно и страшно, пытаясь оторвать пальцы Грании, ласкающие его выпуклую грудь. Не добившись успеха, бородач дернулся и, вновь ударившись о проклятый корень, уже окончательно потерял равновесие и упал. К счастью, он рухнул на кипу прошлогодней листвы в зарослях папоротника и на короткое мгновение почувствовал себя оглушенным, замерев в самой неподходящей позиции, которой, конечно же, сразу воспользовалась столь желавшая его женщина. Упав на него сверху черной птицей и рывком задрав его тунику до самых плеч, она стала покрывать дерзкими влажными поцелуями его оголившуюся плоть.
Мужа Грания не любила и в его постели получала мало радости, но, благодаря этому браку, сейчас она была не застенчивой девицей, а властной чувственной женщиной, прекрасно знавшей, чего хочет. Оувейн был жертвой в ее умелых руках, пленником ее жадных губ и вожделеющего тела, которые за считанные секунды превратили все его решительные намерения в прах и пепел, а сдержанность – в чудовищную страсть, требующую полного обладания.
Так, на брошенном смятом плаще посреди весенней ночи, напоенной ароматом диких цветов, Грания наконец одержала победу и вволю насладилась горячим счастьем соединения.
Глава 16
Сидя на монотонно цокающем ослике, Линет не сводила глаз с высокой фигуры, держащей поводья и взмахами черного плаща рассекавшей окружающий их слоистый утренний туман. Предрассветный туман окутывал эту двигавшуюся ни быстро ни медленно пару волшебным светом, переходящим от синевы ночи к блеску утра. Низкие ветви касались их голов, а ноздри с жадностью вдыхали аромат невинных весенних цветов, распускавшихся по обеим сторонам дороги. Сумрачный свет притушил все краски, и даже золотые кудри шагавшего впереди Райса немного потускнели, словно устали за минувшую бессонную ночь.
Принц постоянно чувствовал сзади этот напряженный внимательный взгляд и старался почаще оборачиваться, чтобы улыбнуться девушке самой нежной, самой ободряющей улыбкой. Тогда она замирала от счастья, а он снова опускал глаза долу и принимался насвистывать старую любовную песню, которую ни разу не вспоминал с самого момента отъезда из Нормандии.
– Что это за мотив? – Линет привыкла к громким и хвалебным свадебным песням, а вовсе не к такой нежной и задушевной мелодии. Да и на празднике Гвина Наддского песни пелись другие. – А слова есть?
Райс, пораженный, остановился. Он никак не мог предположить, что расслабился до такой степени. Да и какую же песню он насвистывал? Ах да…
– Это песенка странствующего менестреля, которую частенько напевали при дворе моего воспитателя. – Накрутив поводья на руку потуже, Райс пошел рядом с девушкой, которая теперь являлась хозяйкой его души и сердца. – Один человек сочинил ее по следам своей собственной истории.
И Райс негромко запел печальную песню-сказку о любви, которой грозило множество опасностей. Его низкий голос красиво подчеркивал обертоны и придавал грустной песенке какую-то неземную страстность. Линет глядела на него во все глаза.
Но неожиданно, наперекор заунывной мелодии, Райс весело тряхнул кудрями и закончил песню словами совершенно неуместными, но счастливыми и победными.
– Замечательная песня, – прошептала Линет, благодаря его больше глазами, чем словами, и робко коснулась кончиком пальца смуглой щеки. – Научишь меня?
Челюсти Райса сжались, и глаза потухли, но он уверенно кивнул. Теперь любое ее желание закон для него, и он будет выполнять их столь же страстно, как услаждал ее тело минувшей ночью. Строчка за строчкой учил он ее словам и напеву, и вскоре уже ее звонкий чистый голосок зазвенел в унисон с его басом, а сердце Райса почему-то сжало тоской и страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99