В те минуты, когда принц думал о девушке не как о развратной женщине, вульгарной игрой привлекшей его внимание, а как о беспомощно влюбленной девчонке, цинизм, столь прочно защищавший его сердце, сменялся нежностью, сила которой была куда весомей чисто физического желания. Но, увы, это случалось не часто.
Наконец Линет разобралась с застежками и, положив дрожащие пальчики на его зеленый рукав, вышла на улицу. Наступившая весна встретила их радостным солнцем и безоблачным небом, что дало девушке возможность почти забыть неприязнь красивой Грании и свою собственную неловкость. Единственное, что сейчас омрачало ее сердце, были те мгновения, которые она будет вынуждена провести с чужим мужем наедине.
– Я слышал, как Грания сказала тебе, что я рыцарь? – Желая как-нибудь рассеять повисшее напряженное молчание, Райс решил возобновить разговор, что так мгновенно смолк при его появлении, и расшевелить пленницу во что бы то ни стало.
Но при упоминании о Грании Линет опять съежилась и, уже совершенно потеряв голову от близости своего обольстительного героя, бездумно повторила в ответ то, что, как ей показалось, слышала:
– Она сказала мне, что ты рыцарь.
– Это действительно так, – и, ободряя девушку, впервые вышедшую на воздух после нескольких дней затворничества, Райс тихо положил свободную руку на тонкие пальчики, вцепившиеся в его рукав, – Я рыцарь в Нормандии, принц в Уэльсе, но, увы, в Рэдвелле – всего лишь враг. – Райс весело усмехнулся прямо в янтарные глаза, тут же опущенные долу.
Линет покачала головой, стараясь забыть манящую темноту его взора.
– Нет, ты принц и рыцарь везде, в Нормандии ли, здесь… и на землях Рэдвелла тоже.
Они остановились у маленького оседланного ослика, и принц, как-то странно согретый таким убеждением Линет, снова растопившим броню его цинизма, даже ласково похлопал его по спине.
– Я только не понимаю, почему ты был сначала в Нормандии? Почему там прошел рыцарские испытания? – Девушка хотела только удостовериться, что герой ее действительно рыцарь, но почему-то эта ее реплика вызвала у принца глухое раздражение. Правда, секунду спустя он осознал, что слова о Нормандии поначалу были произнесены им самим, но все же подобной информации нечего давать волю.
– Я расскажу тебе о тех десяти годах, что я провел в Нормандии, в тот день, когда ты освободишься. – Голос принца был ровным, но лицо его стало мрачным и замкнутым.
Линет опустила глаза и кивнула. Слава Богу, что он не знает про откровенные рассказы Пайвела, но лучше уж не смотреть в эти огненные глаза, которые, кажется, могут выведать любой секрет. Девушка осторожно дотронулась до грубой шкуры ослика.
– Я был послан туда как залог безопасности мирной торговли между моим отцом и норманнским завоевателем Англии. – Не успели эти слова сорваться с его губ, как Райс уже проклял себя за столь ненужную откровенность в вопросе, который он никогда и ни с кем не обсуждал. За сказанной короткой фразой стояла трагедия, и Орел огромным усилием воли отогнал от себя картину последнего разговора с отцом, те раскаленные слова, которыми они тогда обменялись, то его страстное нежелание отправляться в изгнание. Рана эта кровоточила до сих пор. Тогда он все-таки подчинился и уехал, но гордость не позволила ему даже в последний раз обернуться на родной дом и на ждущего его взгляда отца. Это тоже было горько, и Райс подавлял свои воспоминания о ссоре с отцом годами, – а вот сейчас эта маленькая невинная коноплянка своим вопросом пробила брешь в железном ограждении его воли.
Чтобы видение рассерженного отца, провожающего в неволю упрямого сына, исчезло окончательно, Райс осторожно нашел под плащом тоненькую талию своей спутницы, совсем потерявшуюся в многочисленных складках. Линет была невесома как сон, и, злясь теперь уже на свою безудержную чувственность, толкавшую его на явное насилие, принц резко отвел лицо, чтобы его не коснулись шелковистые пышные волосы. Он слишком хорошо помнил обещание, данное ее отцу, и не хотел потерять свое честное имя.
Когда без всякого предупреждения две сильные руки подхватили Линет, ей ничего не оставалось, как уцепиться за широкие плечи – единственную опору в пошатнувшемся вдруг мире. Но плечи под ее прикосновением содрогнулись, отчего девушка задохнулась, и сладкий странный стон остановился у нее где-то меж легкими и глоткой. Словом, как только тело ее оказалось в седле, она резко отдернула руки от опоры, которая обжигала ее бесовским огнем.
Райс остался в недоумении – что это: страх или влечение? Или то и другое одновременно? вместе? Он сумрачно уставился на тропу, знакомую ему настолько, что, пожалуй, она была уже и не нужна, и погрузился в молчание, длящееся до тех пор, пока они не вошли в еще полупрозрачный весенний лес. Тут он неожиданно почувствовал потребность договорить начатое у дома до конца.
– В Нормандии меня держали заложником дворяне. К счастью или нет, но герцог запретил графу Маршану держать меня в оковах или даже в одной из секретных камер донжона. Бедняге осталось лишь признать, что мое воспитание и военное образование заметно отличаются от полученного им, и возвел меня в ранг своего воспитанника. Таким образом, следующие несколько лет я провел пажом, а затем и сквайром.
Пока черные глаза угрюмо смотрели в землю, а жесткие губы скупо роняли слова, Линет с тоской осознала, как тяжело пришлось этому человеку в Нормандии. Повидав в Рэдвелле немало мальчиков, готовящихся принять первые испытания рыцарства, она понимала, как унизительно и позорно было уэльскому юноше учиться наряду с десяти-двенадцатилетними малышами и, что самое ужасное, – под насмешливыми взорами взрослых мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99