Острые приступы ревности сменялись ошеломляющим чувством предательства. Как это могло быть, чтобы мужчина, то такой нежный, то такой страстный с нею, хотел быть с другой женщиной? И не просто быть с ней, а так ценить ее, чтобы содержать многие годы?
Другая неприятная мысль нанесла еще один удар. Очевидно, Грэй выбрал эту женщину потому, что она воплощала в себе все, что ему действительно было необходимо. С другой стороны, при помощи мерзкой уловки ему навязали ее, женщину, которая, как он с самого начала дал понять, была полной противоположностью тому, что он находил соблазнительным или восхитительным. Воспоминания о портрете Камелии, хрупкой и бледной, которую он выбрал, только подтверждали эту печальную истину.
Никогда еще Лиз не чувствовала себя такой никчемной и подавленной.
Бархатные лепестки чайной розы коснулись щеки Лиз. Она в испуге отшатнулась, поднимая наполненный кристальной влагой бирюзовый взгляд на мужчину, державшего стебель розы в руке.
– Лоренс! – Возглас был прерывистый и не радостный. Лиз хотела, ей необходимо было побыть одной.
– Я видел, как вы юркнули в это укрытие с видом заблудившегося ребенка. – Лоренс игнорировал ее невысказанную просьбу остаться одной и устроился рядом, вкладывая розу, с которой он предварительно удалил шипы, в ее безвольно лежащую на коленях руку. – Я должен был прийти и узнать, что я могу сделать, чтобы помочь вам снова найти дорогу.
Тыльной стороной ладони Лиз смахнула слезу, которая вопреки ее воле скатилась по разгоряченной щеке.
– У меня все прекрасно. Мне просто необходима была минутная передышка.
– Прекрасно? Конечно, вы прекрасны, – тихо согласился Лоренс. Он положил руку на ее шею и большим пальцем нежно стер еще одну сбежавшую слезу.
Лиз, нагнувшись, высвободилась и повернулась к нему спиной, надеясь, что он примет этот жест как желание остаться одной, чем он и в самом деле являлся.
– Не расстраивайтесь так. Говорят, даже самые счастливые браки сначала должны выдержать трудные дороги. – Он утешающе погладил ее напряженные плечи. – Наверняка эта буря разыгралась из-за одной из маленьких размолвок, которым подвержены новобрачные.
То, что он приписал ее боль такой ерунде, к бесконечному стыду Лиз, открыло шлюзы. Она молча заплакала, и целые потоки слез дождем потекли по горящим от унижения щекам.
Лоренс ласково повернул к себе новобрачную, чья воля ослабла, и заключил в платонические объятия.
– Извините, Лиззи, извините, извините, извините. – Он шептал ей в ухо утешающим голосом, сбив красивую шляпку, украшенную шелковыми розами. – Я должен был знать, что это будет серьезнее, чем размолвка между возлюбленными, когда у вас такой грубый муж, как Грэй, который во время путешествия через Атлантику сказал, что ему не составит труда соблазнить вас, чтобы вы дали ему наследника.
От острой боли нового разоблачения Лиз заплакала еще сильнее. Признание своего легковерия подействовало, как соль на рану, и ее гнев разгорелся с новой силой. Она ведь с самого начала предупреждала себя об угрозе, которая таится в мужчине, так убийственно красивом, как Грэй! Он подтвердил жестокую правду ее самых худших опасений. Она поддалась на его хитрости с той легкостью, на какую он и рассчитывал. О, черт, проклятье, – легче, ведь она сама пришла к нему с предложением дать наследника! Она была дурой; она и есть дура, потому что любит его так сильно, что готова простить ему это правомерное хвастовство. Но она не может и никогда не простит ему другую женщину. Утонченные английские леди пусть закрывают глаза на такие дела, но не американка!
– Такой бесчувственный мужчина, как Грэй, – снова зашептал Лоренс в ушко, спрятанное в рыжих колечках, выбившихся из неспособных удержать их преград, – недостоин такой чудесной жены, как вы.
Внезапно осознав компрометирующее положение, в котором оказалась – в крепких объятиях мужчины, который вовсе ей не муж, и, таким образом, виноватая так же, как Грэй, – Лиз высвободилась и попыталась привести себя в порядок. Сразу же стало ясно, что это невозможно. Часть шпилек навсегда утрачена в узких щелях между досками пола, соломка шляпки непоправимо помята, и слезы, хотя и не такие обильные, все продолжают струиться по щекам.
– Позвольте мне помочь, – начал Лоренс, в темных глазах его тепло светилось сочувствие.
От энергичного отрицательного жеста головой вылетели последние шпильки, и роскошные огненные локоны упали на тонкие плечи, закрыв их беспорядочно спутанным покрывалом.
– Вы должны, Лиззи. Поскольку вы не можете вернуться на прием с распущенными волосами, как бы они ни были прекрасны, у вас нет другого выбора. Поэтому позвольте мне проводить вас до Брандт Хаус.
Лиз решительно затрясла головой и попыталась заговорить, но не смогла выдавить из себя ни слова из-за застрявшего в горле комка.
– Успокойтесь, пока я распоряжусь передать леди Юфимии, что у вас страшная головная боль, но вы не хотите мешать ее и леди Друсиллы развлечению.
Он был прав, и Лиз знала это. У нее не было выбора. Пока он отсутствовал, она возобновила поиск шпилек и нашла достаточно, чтобы закрепить рассыпавшиеся волосы не очень-то модным узлом на затылке. Он держался безнадежно слабо, но она молилась, чтобы он продержался, пока она не войдет в Брандт Хаус, не вызвав своим видом подозрений и не дав почвы для разговоров среди слуг.
К тому времени как Лоренс появился снова, она уже справилась со слезами, но под зловещим спокойствием закипали буйные эмоции. Она глупо ревновала к умершей жене, когда Грэй, очевидно, и ей был не верен. Спаситель Лиз провел ее вдоль садовой стены, скрытой зеленью, к калитке для слуг, со стороны огорода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92