А все заботы о воспитании он возложил на плечи многострадального Стэнтона да на многочисленные учебные заведения, в которых ей приходилось учиться. В последние два года он вообще не видел Меган. Вспомнив об этом, граф испытал легкий укор совести, но тут же подумал в оправдание себе, что был действительно слишком занят. Как пэр Англии, Джастин много занимался государственными делами – куда более важными, разумеется, чем какая-то там девчонка, которая даже не являлась его дочерью.Бесполезно было надеяться, что Алисия, его жена, стала бы заботиться о Меган. Алисия вообще ни о ком не заботилась с того самого дня, когда пятнадцать лет назад, к своему великому удовольствию, получила титул графини Уэстон. Честно говоря, граф сомневался, что за последние двенадцать лет провел с женой больше времени, чем с воспитанницей. Обеим женщинам, правда, по разным причинам, не нашлось места в его жизни. Тетушка Софронсия, которую граф очень любил, дала ему понять, что будет вести себя корректно с Меган, если им доведется встретиться на людях, но не более того. С точки зрения этой леди, Джастин поступил опрометчиво с Меган, позволив девочке подняться на столь высокую ступень в обществе, чего не давало ей ее происхождение. Гетушка часто повторяла, что леди не становятся, а рождаются, добавляя при этом, что воспитывать и обучать Меган – то же самое, что стричь дворнягу под пуделя.На Джастина произвело большое впечатление сообщение Стэнтона (скрывавшего свою симпатию к Меган) о том, что девушка скоро выйдет из пансиона. Как молодая леди, достигшая семнадцати лет, и как воспитанница графа Уэстона она должна будет выходить в свет. От одной мысли об этом Джастину становилось не по себе. Он не испытывал желания выезжать в свет с самонадеянной, непослушной и невоспитанной девицей, которая, конечно же, приведет в негодование весь Лондон. И даже знакомые дамы ему не помогут. Что ж, пусть так. Последняя выходка маленькой негодницы так разъярила графа, что он твердо решил: уж на этот раз он заставит ее слушаться.В животе у Джастина громко заурчало. Оторвавшись от невеселых размышлений, граф вспомнил о своем нынешнем жалком состоянии. Он был до того голоден, что, казалось, готов съесть захудалую клячу, которая несла его вперед. Ему нелегко было усмирить свое холеное, хорошо развитое – высотой в шесть футов два дюйма – тело. За весь день у графа в желудке побывали лишь кружка эля да холодная ячменная лепешка. Поэтому неудивительно, что чрево его протестует! К тому же с каждой минутой становилось все холоднее. Правда, промокнуть больше было уже невозможно, но дождь, похоже, и не собирался утихать.К тому времени, когда Джастин оказался у подъема, ведущего к Маамэ-Кросс-Корту, уже порядком стемнело. Луна не светила, поэтому стояла кромешная тьма, но граф отлично знал дорогу, риска свалиться в одно из многочисленных здешних болот у него не было. Подъехав ближе к дому, Джастин пришел в изумление – во всех окнах горел свет. Неужто Стэнтону удалось каким-то образом сообщить о его приезде и теперь слуги торопливо готовятся к приезду хозяина?Как ни странно, в конюшне никого не оказалось, так что никто даже не взял у него лошади. Раздраженный, Джастин сам расседлал клячу и дал ей торбу с овсом. Господи, как же ему хотелось есть! Пробираясь в потемках к дому, граф думал, что проучить, пожалуй, стоит не только Меган. Во всяком случае, кто бы там ни отвечал за порядок в конюшне, завтра он пожалеет о своей халатности.Подойдя к лестнице, ведущей к передней двери трехэтажного особняка, Джастин с удивлением услышал музыку. Ирландскую музыку. Печальную. Примитивную. Заунывную.Как только граф вошел в дом, музыка стала громче. В холле было пусто, даже Донована, управляющего, не оказалось поблизости. Джастин побрел по длинному коридору к голубому салону, откуда доносились звуки музыки. Несмотря на гулкие шаги и раздраженное шлепанье мокрыми перчатками по бедрам, никто не вышел ему навстречу.Джастин отворил дверь. То, что предстало его взору, заставило графа замереть на месте. От изумления он лишился дара речи; он не верил своим глазам! Донован побагровел, его длинные волосы тряслись с таким же возмущением, как голова и фалды черного камзола. Толстушка жена управляющего хохотала – без сомнения, она была пьяна. Навеселе, похоже, были и все остальные – человек тридцать собравшихся в салоне. Все танцевали безумный ирландский танец, пристукивая ногами и хлопая в ладоши. Кучка каких-то замызганных музыкантишек играла со всем мыслимым усердием, на какое только была способна. Ковер ручной работы скатали в рулон, элегантная мебель была, видимо, в спешке кое-как распихана по углам, чтобы расчистить середину комнаты для танцев.Никем не замеченный, Джастин прислонился к стене, сложив на груди руки и наблюдая за происходящим. На его губах играла сардоническая усмешка – граф представлял, как изменятся физиономии слуг, когда они обратят внимание на его присутствие.Музыканты заиграли громче. На середину дубового паркета выдвинули круглый стол – великолепный восточный стол из тиса с мраморной инкрустацией, а потом подняли на него какую-то девушку.– За нашу почетную гостью! – раздался возглас Донована, сопровождаемый громкими криками «ура!».Женщина – тоненькая, но с соблазнительными выпуклостями – рассмеялась и отвесила благодарный поклон.По знаку Донована музыканты заиграли ирландский рил Рил – хоровод. – Здесь и далее примеч. пер.

.– Подарите нам танец, мисси!Просьба Донована была поддержана хором голосов. Девушка, стоявшая на столе, приподняла подол голубого платья и заткнула его за пояс, показав всем пышные нижние юбки и стройные ножки в белых чулках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80