Но она не могла. Белошвейки не распоряжаются прислугой. Если бы норманн узнал, что она дочь Леовайна и хозяйка Оксбери, то мог бы воспользоваться этим, чтобы заманить ее братьев в ловушку.
Правда, она боялась, что норманн уже догадался, кто она такая. Разве не изменилось его отношение к ней, как только он узнал, что она владеет его языком? Он был готов изнасиловать ее, но, услышав родную речь, пообещал не трогать, если она будет его слушаться.
С тех пор он соблюдал условия их соглашения. Он не подошел к ней близко, когда принес свою разорванную тунику, чтобы она могла снять с нее мерку. Последние несколько ночей он спал где-то в другом месте. Еду и питье ей приносил какой-то миловидный молодой рыцарь. Он относился к ней очень уважительно, как относился бы к хозяйке.
Эдива принялась расхаживать по комнате. Несмотря на то что положение ее явно улучшилось, в душе росло беспокойство. Ей было горько видеть, как запустили норманны хозяйство. Мучили тревожные мысли о братьях. Наконец, она испытывала смутное разочарование, потому что норманн с такой легкостью забыл о ней.
Уж не намерен ли он всегда держать ее в этой комнате, чтобы она шила одежду для него и его людей?
Эдива так и не поняла, почему он вытащил ее из подземелья. И почему не изнасиловал, пока она была связана и беспомощна? И уж совсем непонятно было, почему он не избил ее или даже не убил, когда она набросилась на него с кинжалом. В его действиях проявилась странная сдержанность, и это ее озадачивало.
Возможно, он просто проявляет осторожность. Надо отдать ему должное – этот мерзавец умен и весьма сообразителен! Он быстро догадался, что она больше всего боится прикосновения его рук к своему телу.
Она закрыла глаза и судорожно вздохнула. Трудно поверить, как может предать тебя собственное тело! Она понимает, что к ней прикасается враг, однако тело – пропади оно пропадом! – возбуждается и млеет от желания...
Она попыталась выбросить из головы воспоминание о его прикосновении, но оно как будто отпечаталось на теле и не желало стираться.
Эдива тяжело вздохнула. Надо перестать об этом думать и сосредоточить все мысли на побеге. Норманн постепенно утрачивает бдительность. Он убрал стражника с лестницы, и теперь между ней и свободой остается единственный барьер – кинжал, которым была заперта дверь.
Она подошла к массивной дубовой двери и попробовала её открыть. Тяжелый металлический клинок, кажется, чуточку сдвинулся в сторону. Она надавила на дверь изо всех сил, потом отошла на шаг, чтобы повторить попытку. Шум во дворе привлек ее внимание. Вернулся норманн.
Она услышала, как он властно отдавал какие-то приказания солдатам. Эдива подошла к окну и увидела его, одетого в новые рейтузы и старую тунику. Он ходил по двору и сердито размахивал руками. Ему не нравилось, что слуги оставили работу. И он отчитывал своих людей, что те не могут заставить «проклятых саксов» работать, плохо следят за ними.
Норманн говорил о скоте и об охране поместья, но, похоже, забыл о многом другом, что следовало сделать до наступления зимы.
Она не станет напоминать ему об этом. Пусть, когда придет время, он сам обнаружит, что не осталось свечей или не хватает масла для ламп. Посидят рыцари в темном зале долгими зимними вечерами. Пусть они поживут на хлебе и капусте, потому что их хозяин не позаботился о других продовольственных припасах. Пусть они ходят босиком, потому что не удосужились выделать кожи для новых сапог.
Она почувствовала угрызения совести. Больше всего пострадают от этого крестьяне из деревни и их семьи. Они зависели от того, что производилось в мастерских поместья, потому что многого не могли производить или выращивать сами. Если она допустит, чтобы норманн полностью развалил хозяйство, если он будет по-прежнему посылать опытных ремесленников пасти скот, а прядильщиц превратит в проституток, то хуже будет в первую очередь ее соплеменникам.
Эдива вздохнула и снова принялась за шитье. Ей хотелось надеяться, что братьям удастся вернуть поместье до того, как на него обрушатся все эти несчастья. Но было бы чудом, если бы такая надежда оправдалась. Оксбери можно захватить только в том случае, если часть норманнов уйдет отсюда. Но пока ничто не свидетельствовало о том, что кто-то из рыцарей собирается покинуть крепость.
– Жобер, ты сегодня в каком-то отвратительном настроении, – сказал Алан, когда они вошли в зал. – С самого утра только и делаешь что кричишь на всех.
Жобер уселся на скамью, но сразу вскочил, почувствовав, что штаны промокли: скамья была залита пивом.
– Превратили зал в настоящий свинарник! – возмущенно воскликнул он. – Неужели здесь нет женщин, чтобы сделать уборку?
Алан щелкнул пальцами, и к ним подошла толстощекая девица. Он рукой показал на грязную скамью. Девица взяла засаленную тряпку и вытерла скамью.
– От этого она едва ли станет чище, – саркастически заметил Жобер. – Когда в последний раз устраивали стирку? Сомневаюсь, что в доме найдется хотя бы одна смена чистого белья.
Алан пожал плечами:
– Женщинами должен командовать Хеймо.
– Так позаботься о том, чтобы он выполнял свои обязанности! – сердито произнес Жобер, потом вдруг добавил: – Нет, лучше я сам с ним поговорю. Он, видимо, не понимает, что от него требуется. Он считает, что получил право спать с каждой девицей, на которую положит глаз!
– Я передам ему твои указания. По правде говоря, мне кажется, что он и сам не знает как следует, чем должны заниматься женщины. У него нет опыта управления хозяйством. Как и у каждого из нас.
Жобер уловил в голосе Алана недовольство и почувствовал раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87