Теперь пришла его очередь изучать лицо Дини. Он смотрел, и, казалось, впитывал в себя и запоминал каждую ее черточку – голубоватые вены, просвечивавшие сквозь тонкую кожу век, крохотные веснушки на изящном носике. Он думал о том, каким чудесным золотистым светом загораются ее карие глаза, когда он рассказывает ей что-нибудь занимательное из жизни двора.
Ее слишком легко обидеть, эту хрупкую женщину, оказавшуюся вдали от всего, к чему она привыкла и чем жила, в очередной раз подумал он. Впервые за десять лет, проведенных им при дворе, у него появилось необоримое желание защищать другое человеческое существо. Это появилось в нем раньше, чем возникло чувство привязанности к этой женщине. А ведь его долг – лояльность по отношению к королю и тем людям, которые населяли манор рода Гамильтонов. Долгое время он только этим и ограничивался.
С Дини все складывалось по-другому. Все, что было связано с нею, воспринималось с восторгом. Загадка, заключенная в этой женщине, усиливала ее обаяние.
Вполне вероятно, впрочем, что она доверяла ему по одной лишь причине – он знал о ней то, чего не ведал никто другой; знал, что она каким-то фантастическим образом перенеслась из Англии XX века в Англию 1540 года, а значит – к нему.
Из этого следовало, что она нуждалась в его защите. Хотя бы самой примитивной – физической. От многих и многих опасностей, которые возникают практически ежеминутно, когда человек живет при королевском дворе в средние века. Дини следовало защищать от элементарных проявлений ревности и зависти, столь распространенных при дворе, равно как и от прямого насилия какого-нибудь могущественного вельможи, которому ничего не стоило растоптать человеческую жизнь из-за пустой прихоти.
Она сидела рядом с ним, по-прежнему не открывая глаз и не чувствуя опасности, сгущавшейся над ее головкой. Она не подозревала и о том, что Кит внимательно ее изучает. Неожиданно для себя он решил, что любит эту женщину. Эта мысль настолько его поразила, что пересохло в горле.
«Я люблю ее», – повторил он про себя.
Однако прежде чем мужчина успел привести в порядок взбунтовавшиеся чувства и надеть на лицо привычную маску сдержанности, Дини открыла глаза.
– Вспомнила! Мне хотелось узнать, по какой причине король награждает Кромвеля графским титулом, хотя всякому ясно, что он его терпеть не может.
Кит замигал, как будто неожиданно попал из темной комнаты на яркий свет. Потом он перекатился на спину и закрыл глаза. Чтобы защитить их от солнца. И от Дини…
Прежде чем ответить, он помолчал некоторое время. Дини между тем заметила несвойственное Киту смущенное выражение лица. Герцог, который, казалось, знал всех и вся, выглядел теперь как маленький мальчик, потерявшийся на людной ярмарке.
Через минуту, правда, он снова овладел собой и уверенно встретил вопрошающий взгляд Дини.
– Полагаю, король сделал Кромвеля графом, чтобы его падение – а оно последует, помяни мое слово, – оказалось еще более уничтожающим. Чем больших высот достигает человек, тем ему больнее падать.
– Вы хотите сказать, – уточнила Дини, – что король возносит Кромвеля с единственной целью – низвергнуть его?
Кит утвердительно кивнул, а Дини присвистнула сквозь сжатые зубы. Герцог лишний раз подивился ее реакции и улыбнулся, хотя при этом спросил сам себя: не грозит ли ему самому точно такое же падение, которое он напророчил незадачливому графу Эссексу.
Придворные дамы и кавалеры выстроились шпалерами вдоль стен Большого зала. За ним, в отдельной пристройке, где располагалась кухня, сложенная из массивного камня и состоявшая помимо собственно кухни из кладовой, комнаты для хранения вяленой рыбы, каморки для хранения специй, сбивальной для масла и других помещений, царил идеальный порядок. Сотни слуг стояли шеренгами в полном молчании. Идеальными шеренгами были расставлены по полкам чистые горшки, котлы и поварешки. И люди, и кухонная утварь – все ожидали высочайшей инспекции с приличествующим случаю трепетом. Разумеется, усыпанная драгоценностями туфелька королевы вряд ли ступила бы за пределы Большого зала, но, несмотря на это, все было подготовлено к осмотру на диво тщательно.
Король Генрих держался на почтительном расстоянии от Анны Клевской. Расстояние было даже больше, чем того требовал этикет, хотя лицо короля не отражало обуревавших его чувств. Генрих всегда гордился своими способностями исполнять долг государя с достоинством и даже некоторой элегантностью. Однако когда Генрих смотрел в сторону жены – а он старался делать это как можно реже, – он поджимал губы, дергая подбородком, от чего шевелилась борода; так ведет себя человек, которого обуревает безудержная тошнота.
Дини присела в низком поклоне, которому ее обучила придворная дама по имени Кэтрин Говард – пухлая молоденькая хохотушка с внешностью нерадивой школьницы. Дини поразилась, узнав, что эта резвушка приходится племянницей Томасу Говарду – суровому старцу, который оказался поблизости от лабиринта в тот самый вечер, когда она встретилась с Китом. Казалось, между цветущей девушкой и грозным стариком, который всякий раз, проходя мимо Дини, хмыканьем выражал ей свое неодобрение, не могло быть ничего общего.
Она опустила глаза долу – так, как ее научил Кит. Она не имела права поднять голову до тех пор, пока королева не обратится лично к ней с каким-нибудь вопросом. Таким образом, Дини так и не удалось пока увидеть королеву. Та продолжала свое знакомство с двором и придворными. В зале постепенно становилось душно из-за огромного количества присутствующих и неожиданно жаркого дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119