— Видите ли, мой дед всегда говорил о Саванне с большим воодушевлением.
— Говорил? И с чего бы это?
— Правда, говорил. Он был в Саванне недолго, но пребывание здесь оставило в нем глубокий след. Особенно его знакомство с некой молодой женщиной по имени Адель Ловетт.
С тетушкой Аделью? Неужели такое возможно?
— Так ваш дед был коммивояжером с севера?
— Да, из Дейтона, штат Огайо.
— Почему же он бросил ее у алтаря? — Внезапно меня охватили боль и гнев из-за несправедливости, допущенной по отношению к тете Адели. — Разве он не знал, что искалечил ей жизнь?
— Дело в том, что вся эта история искалечила и его жизнь тоже, если только это может служить извинением или утешением. Ему пришлось оставить женщину своей мечты и вернуться домой к жене и маленькому сыну, моему отцу.
— Он был женат?
— Да. Вот так. Он и не предполагал, что так сильно привяжется к Адели. Настолько сильно, что чуть не поддался греху двоеженства. Дедушка вернулся домой в Дейтон и народил еще нескольких ребятишек. Кстати, он был первым человеком, кто сводил меня в кино, когда я был еще совсем маленьким. Думаю, что именно от дедушки Ральфа я позаимствовал романтическую жилку своего характера.
— Откуда вы узнали обо всем этом?
— А как же фруктовые кексы? Ваша тетя присылала их каждый год, и дедушка Ральф очень любил их. Это продолжалось до тех пор, пока об этом не прознала его жена. Однажды она застала его в амбаре за позорным занятием — он пожирал фруктовый кекс, присланный как раз к очередному Рождеству. И на этом закончилась вакханалия с фруктовыми кексами. Жена дедушки Ральфа договорилась со своей приятельницей на почте, чтобы та ставила на очередной посылке штамп «адресат скончался», и каждая следующая посылка возвращалась обратно с таким штампом и нераспечатанной. Полагаю, это было незаконно, но бабушка была очень решительной женщиной. Дедушка счел, что ваша тетушка Адель отошла в лучший мир, когда кексы перестали приходить, и он горько оплакивал ее. Между нами говоря, вынужден признать, что бабушка обладала известной долей низости и коварства. Но незадолго до смерти дедушка посвятил меня во всю эту историю, рассказал о своей любви к Адели Ловетт. Он рассказывал мне, как лихо она отплясывала чарльстон и так высоко подпрыгивала, что ее чулки были хорошо видны. Они вместе удирали с танцев и тайком покуривали, двое взрослых людей, чье поведение было достойно шаловливых и непутевых подростков. Должно быть, в этом для них заключалась особая прелесть. Детство дедушки было довольно безрадостным. А уж когда он женился на бабушке, то со всеми радостями жизни было покончено раз и навсегда.
Но прежде чем умереть, он взял с меня слово, что если у меня родится дочь, я непременно назову ее Аделью. Он, собственно, настаивал на том, чтобы такое имя было дано ребенку любого пола, но, к счастью, моя Адель родилась девочкой.
— И все же это не объясняет вашего присутствия здесь.
— Ну, это объяснить несколько сложнее. Понимаете ли, я видел Саванну глазами своего дедушки как некое волшебное райское место, полное романтики и чудес, и мне захотелось убедиться в этом собственными глазами. Но одно дело сменяло другое, и мне так и не удавалось осуществить свое намерение. До сих пор.
— А как насчет вашей книги?
— Я подумывал написать роман, основанный на реальных фактах их отношений. Эта история казалась мне такой трогательной и такой печальной. Дедушка Ральф был удивительной личностью, и, похоже, ваша тетушка тоже.
— Да, думаю, и она была необычным человеком.
— Я долго вынашивал замысел книги. И вот после несчастного случая с женой взялся за это, просто чтобы сохранить рассудок. У меня не было ни стимула, ни энергии осуществить какой-нибудь другой, более серьезный проект. В моей преподавательской деятельности мне редко приходилось принимать решения. И только сейчас передо мной встал вопрос — теперь или никогда.
На деревьях щебетали птицы, люди переходили через площадь.
— Не знаю, что сказать, с чего начать, — подала я наконец голос.
— А вам ничего и не требуется говорить. Завтра я возвращаюсь в Чикаго.
— Завтра?
— Да, я должен вернуться к Адели. Она осталась там со своим дядей Майком. Я должен навести порядок и в своей преподавательской деятельности.
— Что вы преподаете?
— Хотите верьте — хотите нет, но только я сказал вам правду: немножко того, немножко другого. Ла Саль — не Гарвард, но мне это вполне подходит. В основном я преподаю теорию и историю американского кино, а несколько лет назад начал читать курс психологии, главным образом — как справиться с горем.
— И среди тех, кому вы преподаете, есть взрослые, — заметила я.
— Да, большинство из них вдовые люди, как и я. Некоторые потеряли детей. Я не могу представить, как справиться с таким несчастьем. Эта работа дает новые силы. Это окупается. Я уже готов для новой жизни.
— В Саванне?
Кристофер кивнул. Потом добавил:
— И я мог бы вернуться к прежней работе, которой занимался до того, как перешел в Ла Саль.
— Правда? И что же это за работа?
В первый раз за весь наш ленч он улыбнулся, и на щеках его обозначились ямочки. Ветер растрепал его волосы, и мне захотелось поцеловать его больше, чем кого бы то ни было за всю мою жизнь. Но я не сделала этого. Я ждала его ответа.
— Моя дорогая Николь, — сказал он со смехом. — Я служил в отделении полиции в Чикаго. Хотите удостовериться? — Кристофер протянул мне бумагу.
— Отдел убийств, — прочитала я, слишком ошеломленная всем сегодняшним днем, чтобы реагировать на это сообщение адекватно. — Значит, вы были детективом по расследованию самых тяжких преступлений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27