– Десять лет самобичевания – тоже вполне достаточно. Если бы несколько месяцев назад ему сказали, что он предпочтет говорить о поцелуях, а не о Кларенсе Уорде, Камерон рассмеялся бы.
– Вы не можете изменить того, что написали ему много лет назад. Хватит корить себя, надо жить дальше.
– Как странно. – Она задумчиво смотрела на Камерона. – Цыганка говорила что-то о вине и прощении. Но она имела в виду родителей Кларенса.
– Вы уверены? – Он поднял уздечку и принялся ее теребить.
– Я больше не хочу это обсуждать.
– А о чем-нибудь еще вы не хотели бы поговорить? – Он посмотрел ей в глаза. Языки пламени были слишком яркими, чтобы сказать наверняка, залились ли ее щеки румянцем, но Камерону показалось, что Делла поняла его намек.
– Стоит ли обсуждать то, что не должно было случиться? Она права.
– Прошу простить меня.
– Тут нет ничьей вины. Дело в том, что было так просто, – Она густо покраснела. – Не стану отрицать.
Но он мужчина, который не может предложить женщине долгое будущее, и он тот, кто убил ее мужа и разрушил ее жизнь. Когда он держал ее в объятиях и целовал, Камерону казалось, что все преграды можно преодолеть. Это лишний раз говорит о том, что любовь делает из нормального человека дурака.
Любовь? Камерон резко выпрямился.
Конечно же, он любит ее. Любил все эти десять лет. Любил ее образ на фотографии, любил ту юную сердитую и отважную девушку, которая требовала в письме, чтобы ее муж вернулся домой. И он любил ту женщину, которой она стала. Все еще сердитая, отважная, но закаленная жизнью. Она отбросила все условности и стала самой собой.
Боже милостивый, как же он ее любил!
– Камерон? – Облизнув губы, Делла робко смотрела на него.
– Спущусь к реке, покурю.
Если он останется еще хотя бы на минуту, то наговорит глупостей.
На следующий день они ужинали с семьей, направлявшейся в Техас. Сын Элиотов был примерно того же возраста, что и Клер. Только чуточку выше и немного потяжелее. Словно зачарованная, Делла наблюдала за каждым его движением.
В глубине души она мечтала не только увидеться с Клер, но и поговорить с ней. Не называя себя, чтобы не травмировать девочку.
Но сейчас, глядя на сына Элиотов, Делла поняла, что не умеет обращаться с детьми. Она даже не знала, что ему сказать. Как же она сможет поговорить с Клер? Мать начинает узнавать своего ребенка в тот самый момент, когда впервые берет его на руки. И всю жизнь учится, узнает о нем новое. Они учатся вместе – мать и дитя.
Как же наверстать упущенное? Деллу охватила паника. Она понятия не имела о том, что нужно десятилетнему ребенку. Почему он плачет или смеется?
К концу вечера Элиоты засобирались в свой лагерь, попрощались и пожелали приятного путешествия. Элиоты называли Деллу «миссис Камерон». Ни Делла, ни Джеймс не сказали им правды. Зачем шокировать приличных людей?
Когда Камерон предложил Делле эту поездку, у нее не возникло и мысли о том, что это может выглядеть непристойным, и она не подумала о компаньонке. Ей было все равно, что подумают окружающие.
Но с тех пор все изменилось. И мнение окружающих для нее имело значение.
Делла стояла в тени и прислушивалась к удаляющимся голосам Элиотов.
– Замечательный вечер, – сказала она. Ужин в веселой компании отвлек Деллу от мыслей о Камероне.
Камерон ничего не ответил. Он вообще почти все время молчал. С той самой ночи в лагере цыган. Прошло уже несколько недель, но Делла помнила мельчайшие подробности так живо, словно Камерон держал ее в объятиях только вчера.
Она постаралась прогнать эти воспоминания.
– Элиоты говорят без акцента, вы заметили? Когда живешь на Западе, региональные акценты обычно сглаживаются. В вашей речи не чувствуется южного выговора, думаю, что и в моей тоже.
Камерон снова промолчал. Он стоял около лошадей, прислушиваясь к звукам ночи, глядя на убегающие вдаль темные воды реки.
– По крайней мере Гарольд Элиот не хотел вас пристрелить. – Он относится к числу тех, кто жаждет пожать Камерону руку. Если бы не присутствие его сына, он непременно попросил бы рассказать о преступниках и стрельбе. – Элиоты мне очень понравились.
Еще до того, как Элиоты присоединились к ним, Делла расчесала волосы, заколола их на затылке, надела чистую блузку. Теперь же она вынимала шпильки из волос.
И вдруг ее обуял гнев. Делла с силой сжала шпильки и уставилась в одну точку. Она вовсе не миссис Камерон. И никогда не будет ею. Она никогда не будет сидеть у костра и с гордостью слушать, как ее ребенок декламирует стихотворение. Кларенс никогда не простит ее. Она никогда не простит Уордов за то, что они украли ее девочку. Ей уже не наверстать упущенные годы. Ей хотелось плакать, но не было слез.
Она никогда больше не будет жить в красивом доме с кружевными занавесками на окнах. Не будет носить атласных платьев и бархатных пелерин. Никогда не пойдет на бал, не сможет проводить дни в безделье – ведь ее ждет сотня домашних дел.
Делла подняла голову и посмотрела на звезды. Неужели это так важно для нее?
Ей больше не придется с ужасом прислушиваться к залпам приближающейся артиллерии или смотреть, как пламя пожирает дом, в котором она жила. Не придется, стоя у дороги, следить за проезжающими мимо вереницами повозок с телами погибших солдат. Она не будет умирать с голоду или брести за катафалком.
Она за многое должна быть благодарна.
И в первую очередь Джеймсу Камерону. Казалось, что с тех пор, как они сидели в столовой гостиницы «Гранд-отель» и, глядя друг другу в глаза, говорили: «Вы мне нравитесь», – прошла целая вечность. Но злополучный поцелуй украл их душевную близость и взаимное доверие, и она не может сказать ему, как благодарна за то, что он был другом Кларенса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78