А потом приходит чувство одиночества, такое же сухое и опустошающее, как унылая пустыня. Никогда в жизни Дженни не чувствовала себя такой одинокой, как тогда, на заднем дворе салуна Шорти Барроу.
С тех пор она не испытывала страстного желания — пока не встретила ковбоя.
Дженни забросала землей угли костра, потом подошла к своей постели и забралась под одеяло. Закинув руки за голову, она смотрела на звезды, отыскивая среди них Маргариту.
«Я слишком устала, просто до чертиков, чтобы рассказывать тебе о сегодняшнем дне. Ничего особенного не произошло. — Она прищурилась с подозрительным выражением. — Ты можешь прочитать мои мысли?»
Сама возможность такого рода смутила Дженни. Надо поосторожнее расспросить Грасиелу, могут ли люди, ушедшие на небо, читать мысли живых. У Дженни было смутное представление, что мертвые знают все, особенно такие, как Маргарита, которые скорее всего превращаются в ангелов. Беспокойно поразмышляв об этом несколько минут, она решила, что не стоит волноваться, если Бог узнает о ее влечении к ковбою. Дело Бога — всепрощение. Да и вообще, вряд ли Бог станет тратить много времени на какую-то там Дженни Джонс.
Но Дженни испытывала исключительное неудобство оттого, что Маргарита, возможно, поняла, как ей было приятно, когда ковбой, в то время как они катались по полу в гостиничном номере, всем телом навалился на нее. Был тогда подходящий момент пнуть его коленом по яйцам, но она этого не сделала, потому что желание внезапно охватило ее с необычайной силой и помутило разум.
Проклятие! Руки у Дженни под головой сжались в кулаки. Насколько можно понять, у Тая Сандерса есть жена и семья в Калифорнии. Не то чтобы это имело такое уж значение. Такой красивый мужчина не посмотрит на Дженни второй раз. Он бы захотел хрупкую маленькую женщину, всю в кружевах и лентах. Большинство мужчин захотело бы. Они предпочитают женщин, похожих на птичек и пахнущих как цветы. Женщин, которые считают, что мозоли — исключительное достояние мужчин.
Мужчины отворачиваются от жилистых баб с лексиконом погонщиков мулов. Женщины, подобные Дженни, иногда хороши для удовлетворения внезапно вспыхнувшего желания, но не для долговременных отношений. Ни один не захочет связать свою жизнь с такой, как Дженни Джонс. Не может этого быть, и все тут! Она усвоила этот урок давным-давно. Но никогда еще это не причиняло ей такой острой боли, как нынче ночью.
Как ни было ей неприятно, под вечер следующего дня Дженни поняла, что необходимо найти на ночь комнату. Грасиела вяло сидела впереди нее на седле, привалившись к груди Дженни, словно мешок горячих камней, слишком измученная даже для того, чтобы жаловаться. Беспощадное солнце сильно обожгло лицо девочки, ее явно лихорадило. Обеим надо было искупаться, особенно Дженни. Ее выкрашенные в черный цвет волосы слиплись, пропотели и были покрыты пылью. Дженни и Грасиеле нужна была приличная еда и настоящая постель.
Зная, что наткнется на деревню, если поедет на восток по направлению к железной дороге, Дженни только через четыре часа заметила дымные завитки от горящего чапарраля, означающие, что где-то готовят пищу. Через несколько минут донесся запах еды, появились кучки тлеющего мусора, потом животные и, наконец, люди.
Дженни пожелала доброго вечера на испанском языке женщине, которая стояла возле маленького палисадника на краю деревни.
— Где я могла бы найти комнату, ванну и еду? — спросила она.
Деревня была недостаточно велика, чтобы в ней оказалась гостиница, и Дженни это понимала. Но она знала, что мексиканцы — люди приветливые и гостеприимные. Сегодня ей и Грасиеле не придется спать на земле. Сеньора и в самом деле отвела их в дом своей дочери, которая поспешно выдворила из комнаты двух ребятишек и ввела туда Дженни и Грасиелу.
— Спасибо, сеньора.
От усталости голос Дженни вырывался откуда-то из самых глубин гортани и звучал еще более хрипло, чем обычно. Если бы Дженни была одна, то послала бы к черту и ванну, и ужин и с благодарностью завалилась бы в один из гамаков, подвешенных в углу. Но ей надо было позаботиться о ребенке.
Грасиела стояла посреди маленькой комнаты, одной рукой сжимая медальон, приколотый к груди, а другой ухватившись за пылающее лицо.
— Я плохо себя чувствую.
— Сеньора Кальверас сейчас принесет ванну и чего-нибудь поесть, — еле выговорила Дженни, опускаясь на табурет у открытого окна.
Высыпали звезды, дул теплый ветерок, и Дженни распахнула воротник, чтобы высушить соленый пот на шее и груди. Крона дерева во дворе заслоняла ночное небо, и Дженни не нашла звезду Маргариты. Это хорошо. Дженни стала бояться ночи, когда Маргарита появлялась на небе и, глядя вниз, судила Дженни за ее дневные поступки.
Грасиела наклонилась, и ее стошнило прямо на пол. Девочка от слабости привалилась к стене, закрыла глаза, и ее ресницы казались угольно-черными на фоне иссиня-бледных щек.
— Малышка, что с тобой? — Дженни вскочила и прижала ладонь ко лбу девочки.
Ребенок весь горел. Вот черт! Дженни пригласила мужа сеньоры Кальверас войти в комнату. Он внес ванну, такую старую и помятую, что она могла бы принадлежать целую вечность назад какому-нибудь конкистадору.
Сеньора Кальверас следовала за мужем с двумя ведрами воды, которую она вылила в ванну. Глянув на лужицу рвоты, она вынула из кармана тряпку и протянула Дженни.
Дженни посмотрела на тряпку, потом на рвоту. Не слишком-то это приятно, однако она поняла, почему сеньора Кальверас решила, что убрать это должна Дженни. Грасиела не была ребенком сеньоры Кальверас, это крест Дженни. Но для начала следовало освободить девочку от ее костюма и усадить в ванну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100