Спортивные заведения тоже закрыты. Йен отказался посетить петушиные и собачьи бои, равно как и медвежью травлю, – кровавые виды спорта были исключены.
Равно как и другой вид спорта – погоня за юбками.
– Как думаешь, не отправиться ли нам в заведение Сьюки Джонстон? – предложил Карсуэлл. – Я слышат, у нее славный урожай новых… Ох!
Йен пнул его ногой.
Карсуэлл потер ушибленную ногу.
– Послушай, Марден, в этом нет никакой необходимости. А, ты не хочешь, чтобы брат твоей невесты болтал об этом? Понятно.
Ренсдейл пустился в описание собственного урожая кормовой свеклы или чего-то подобного, прежде чем понял, что Карсуэлл имел в виду совсем другое изобилие. Он выпрямился, более заинтересованный, чем был при разговоре о боксе и бильярде.
– Урожай курочек у Матушки Кэрри? Понятно. – И он начал расстегивать жилет на своем выпирающем животе.
Но ничего понятного здесь не было. Йен полагал, что посещать бордель не подобает почти что обрученному. Узнает об этом Афина или нет, сам он будет знать, что не прошла еще неделя, а он уже нарушил свою клятву верности еще до того, как были произнесены настоящие брачные обеты. Разве с этого нужно начинать семейную жизнь? Он подумал обо всех женах, которые обманывали своих мужей в его объятиях, и мысленно попросил прощения у этих мужчин, кроме тех, у кого были любовницы. Они-то заслужили неверных жен.
Вдобавок к этической стороне дела, о которой Йен раньше не думал, он вдруг обнаружил, что просто не хочет никакой другой женщины, кроме Афины, и был ошеломлен этим открытием.
– Нет, – сказал он своим собеседникам, – бывать у проституток – значит не уважать свою жену.
Карсуэлл чуть не свалился с кресла, а Ренсдейл сдержал готовый вырваться крик удивления.
– Господи, дружище, неужели ты собираешься пойти по стопам Бенедикта из шекспировского «Много шума из ничего» и сыграть роль закоренелого холостяка, который, в конце концов, все-таки женился? – осведомился Карсуэлл.
Йен поднял бокал.
– Я хочу показать своей невесте, что достоин ее. Ведь она – мать моих будущих детей.
Ренсдейл зарылся глубже в кресло, словно надеялся, что кожаные подушки поглотят его.
Карсуэлл поглаживал подбородок и думал.
– Ты, конечно, прав. Блуд – занятие для холостяков и закоренелых распутников. Порядочный человек, женатый на достойной женщине, должен покончить с разгульной жизнью. Человек с рискованной репутацией должен заранее доказать свою порядочность, отвергнув соблазны.
– Вот именно. – Правда, Йена ничто не соблазняло. – Но вы поезжайте, если хотите.
Как мог Ренсдейл отправиться к девкам после таких слов?
– Нет, нет, я тоже должен думать о своем будущем сыне. И потом, мне не хочется подцепить сифилис или еще какую-нибудь заразу.
Оба посмотрели на Карсуэлла.
– Да, я, пожалуй, тоже откажусь от этих развлечений. Воздержание принесет пользу моей душе. Буду воздерживаться пару недель, посмотрим, что из этого выйдет. Или неделю. Или до конца этой недели.
– Стать монахами – прекрасное дело, но чем же еще нам заняться? – спросил Ренсдейл с грустью в голосе.
– А чем вы занимаетесь дома? – заинтересовался Йен. – Или вы каждый день ходите в гости?
– В деревне? Мы бываем на вечерах, по воскресеньям обедаем со сквайром и его женой. Я хожу в пивную, иногда играю в карты, иногда – в «дротики». Но обычно мы сидим дома. Так спокойнее, понимаете. И дешевле. Вероника шьет, я смотрю на нее.
– Черт побери, вы смотрите, как шьет ваша жена? – Карсуэлл пришел в ужас. – С таким же успехом можно смотреть, как ваши овцы отращивают шерсть.
Ренсдейл вспыхнул.
– Мне нравится смотреть на нее, когда она погружена в свое рукоделие и не может ворчать и жаловаться. Я люблю мою старушку. Мы беседуем – о том о сем.
– Черт побери, – повторил Карсуэлл.
Йен не понял, почему его друг бранится – потому ли, что Ренсдейл любит смотреть на эту мегеру, или потому, что он ее любит. Но он понял этого человека. Он подумал о том, с каким удовольствием будет смотреть на Афину, когда она сидит с вышиванием, болтать с ней о том, как они провели день, обсуждать его будущую речь в парламенте, беседовать на самые разнообразные темы. Ее суждения обычно взвешены и разумны. Потом они лягут в постель.
Возможно, семейная жизнь не так уж и тягостна. Йен надеялся на это, поскольку воздержание слишком обременительно.
Карсуэлл пошел поискать, с кем сыграть в карты, а Йен и Ренсдейл продолжали беседовать.
– Расскажите мне об Афине, – попросил Йен, – чтобы я мог лучше понять ее.
– Вы никогда не поймете женщину, но я попытаюсь. – Ренсдейл стал рассказывать Йену не об Афине, а о второй жене своего отца, в качестве примера. – Дочка простого землевладельца, чуть ли не на двадцать лет моложе его. Между вами и Эффи разница в десять лет. Это прекрасно. А мой отец стал посмешищем для всего графства, этакий старый дурень рядом с молоденькой кобылкой.
Он хотел еще сына, этот покойный виконт, и чтобы жена согревала ему постель. Он, вероятно, любил эту женщину, рассказывал Ренсдейл, потому что стал угасать, когда она умерла родами, и озлобился. Старый виконт возненавидел мальчика, ставшего причиной ее смерти, был в ярости от того, что младенец очень слабый, худосочный, – это оскорбляло его мужское достоинство. Только маленькая Афина любила этого хилого младенца, отец ее тоже возненавидел за то, что она походила на мать и объясняла ему, как воспитывать сына. С самого детства она была упрямицей, такой и осталась. Из упрямства она отказалась принять предложение графа, хотя на лучшую партию ей надеяться нечего.
Прислуга относилась к ней как к хозяйке Ренсдейл-Холла, даже когда Ренсдейл привел в дом молодую жену, и Афина ничего не сделала, чтобы изменить это отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97