Нежные уста произнесли мрачное пророчество:— Ты попытался завоевать своим клинком то, что я готова была отдать по доброй воле. Мое сердце. Мою преданность. Мою любовь. Пусть божья кара падет на твою голову, Артур Гавенмор, и на души всех твоих потомков. С этого дня любовь станет твоим смертельным недугом, а красота — вечным роком.В последнем отчаянном рывке он бросился к ней. Пусть его ждет вечное проклятие — только не мысль, что ему больше никогда не держать ее в своих объятиях. Никогда не пить медовый нектар с ее губ и не слышать ласковый бархатный голос, от которого в ночной темноте по его телу разливается сладостная дрожь.Его руки, искавшие ее нежную плоть, встретили пустоту. Последними исчезли насмешливые отголоски ее смеха, еще некоторое время звеневшего у него в ушах.Оглушенный отчаянием, он упал на колени; он, Артур Гавенмор, которому суждено править всей Британией до того дня, когда прекрасная фея не воплотит проклятье, наложенное на него, закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок. ЧАСТЬ I Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна?.. Соломон. «Песнь песней» Редко великая красота и великая добродетель уживаются вместе. Петрарка 1 Англия Год 1325
Слаще дуновения райского ветерка дыхание моей возлюбленной,Голос ее — мелодичное воркование голубки,Ее зубы — белоснежные жемчужины,Ее губы — алые лепестки роз,Вытягивающие из моего сердца обещания любви.Холли прикрыла ладонью зевок, а менестрель, проведя по струнам лютни, набрал в грудь воздух, готовясь к следующему куплету. Девушка боялась, что, еще прежде чем он перейдет к восхвалению ее достоинств ниже шеи, она, задремав, клюнет носом в кубок с вином.Воздух в зале задрожал от проникновенных звуков аккорда.На зависть всем лебедям изящный изгиб шеи моей возлюбленной,Ее ушки — нежный бархат шерсти киски,Ее черными, как смоль, волосами гордилась бы норка,Но моему взору милее всего…Холли бросила встревоженный взгляд на свою пышную грудь, обтянутую венецианской парчой, судорожно гадая, какое слово рифмуется со словом «киски».Менестрель, вскинув голову, пропел:— …мягкие соблазнительные подушки ее…— Холли Фелиция Бернадетта де Шастл!Холли вздрогнула, а ловкие пальцы менестреля задели не те струны лютни, издав резкий диссонирующий аккорд. Даже с большого расстояния рев отца заставил задребезжать кувшин ароматного вина, стоящий на столе. Нянька Холли, Элспет, бросив на девушку перепуганный взгляд, нырнула в нишу у окна, буквально уткнувшись носом в вышивку, над которой работала.Винтовая лестница, ведущая сверху в зал, содрогалась от грохота шагов. Холли нерешительно подняла кубок, подбадривая побледневшего барда. Она так и не научилась оставаться нечувствительной к отцовскому гневу. Ей только удалось овладеть искусством скрывать свои переживания в таких случаях. Отец ворвался в зал, и Холли пришлось утешиться тем, что он не заметил мужчину, устроившегося напротив нее в кресле с высокой спинкой.Пышущее здоровьем лицо Бернара де Шастла выдавало его англосаксонское происхождение, от которого ему очень бы хотелось откреститься. Холли, узнав восковую печать на свитке, терзаемом огромной лапищей отца, затрепетала еще сильнее.Он помахал у нее перед носом проклятым пергаментом.— Девочка моя, знаешь ли ты, что это такое?Сунув в рот леденец, Холли невинно заморгала, качая головой. Отец Натаниэль, ее язвительный наставник, вышколил ее отлично: благородная дама ни в коем случае не должна говорить, пока хоть крошка пищи находится у нее во рту.Сорвав печать большим пальцем, отец раскрыл письмо и прочел:— "С огромным сожалением и тяжелым сердцем я вынужден отказаться от сватовства к вашей дочери. Хотя прелестям ее, на мой взгляд, нет равных, — он остановился, скептически фыркнув, — я не могу рисковать тем, что мой будущий наследник станет жертвой той напасти, которую мне в таких подробностях живописала леди Холли во время моего последнего приезда в Тьюксбери". — Отец свирепо сверкнул глазами. — И что же это за напасть, хотел бы я знать?Холли шумно глотнула, избавляясь от леденца. На мгновение она подумала, не стоит ли солгать, но решила, что отец все равно скоро обо всем проведает. Отец Натаниэль, помимо всего прочего, отличается любовью к подслушиванию и подглядыванию в надежде подловить ее как раз на такой проделке.— Перепончатые лапы, — выпалила Холли.— Перепончатые лапы? — переспросил отец в надежде, что ослышался.Холли натянуто улыбнулась.— Я сказала ему, что первенец всех женщин в роду Шастл рождается с перепончатыми лапами вместо ног.Элспет в ужасе ахнула. Менестрель задумчиво нахмурился. Холли решила, он силится придумать рифму к слову «утка». Отец скомкал послание, покраснев до корней волос.— Ну же, папа, успокойся, — как могла увереннее запричитала Холли. — Ты не должен принимать это так близко к сердцу, а то с тобой случится апоплексический удар.Когда Бернар де Шастл наконец смог прийти в себя, чтобы говорить, его голос зазвучал с обманчивым спокойствием, не предвещающим ничего хорошего.— Две недели назад ты сообщила барону Кендалу, что у женщин рода Шастл в полнолуние пробуждается безумная жажда проливать чью-нибудь кровь. Что это будто бы проявляется через поколение, но твоя мать была тихой, как овечка.Холли кивнула. Она считала это одной из своих самых остроумных выдумок. Элспет отчаянно пыталась привлечь внимание Бернара де Шастла к высокому креслу, но прервать его у нее не хватало духа.— Неделю назад, — продолжал он, повышая голос и отчеканивая каждое слово, — ты, притворившись полуслепой, подожгла от горящего пудинга перо на любимой шляпе лорда Фэрфакса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89