Кэрли посмотрела на Рамона, и он взял ее за руку.
— Как она назвала тебя? — спросил он девушку, ведя ее к повозке.
— Ва-су-ви. Она дала мне это индейское имя.
— Что оно означает?
— Подсолнечник. — Кэрли смутилась. — Лина говорит, что моя улыбка такая же яркая, как утреннее солнце.
Рамон почувствовал, что у него защемило в груди.
— Верно, — тихо ответил он. — Как утреннее солнце.
Ее щеки порозовели, губы кокетливо изогнулись, и она потупила взор.
— Они хотят, чтобы мы вернулись, Рамон, — Кэрли поглядела ему в лицо, — и повеселились с ними на празднике. Они благодарны нам за помощь.
— А ты хотела бы этого, chica?
Радость осветила ее лицо. Испанцу нравилось ее жизнелюбие. Его соотечественники умели радоваться жизни в отличие от многих американцев, которых он знал.
Внезапно ее улыбка исчезла, свет в глазах потух.
— Больше всего я бы хотела отправиться домой. Но если ты не позволяешь мне покинуть вас, тогда давай вернемся сюда.
Рамон коснулся ее щеки — нежной, как грудка голубя. Зардевшаяся румянцем, она походила на розу. Рамон вспомнил ту ночь, что Кэрли провела в его объятиях, и сердце его неистово заколотилось.
Проклиная себя и ее, он отвернулся.
— Твое желание, — сдержанно сказал он, — для меня закон.
Не ответив ему, Кэрли спросила Флоренсию:
— Мы готовы к отъезду?
— Si, сеньорита Мак-Коннелл.
Кухарка предложила ей присоединиться к другим женщинам. Рамон между тем взял поводья и вскочил в седло.
— Я готов. Мне не терпится провести ночь в своей постели.
— Как ни странно, я тоже радуюсь возвращению, — сказала Кэрли. — Хотя бы потому, что смогу постирать эту грязную одежду.
Забираясь в двуколку и подобрав подол желтой юбки, она невольно обнажила изящную щиколотку. Рамон стиснул зубы — по телу его прокатилась горячая волна. Подъехав к двуколке, он наклонился, обхватил талию девушки, поднял ее и посадил перед собой.
— Тележка перегружена. Поедешь назад со мной.
Кэрли напряглась, но Рамон сделал вид, что не заметил этого. Если она хочет возбуждать в нем желание, ее постигнет та же участь, внезапно решил он.
— Тебе не нравится ехать на Вьенто? — прошептал он, нарочно задев губами ее маленькое ушко.
Кэрли напряглась еще сильнее, как и он — под своими узкими брюками. Проклиная себя, Рамон все же не отпустил девушку.
— Мне очень нравится Вьенто. — Она подвинулась и села поудобнее. Испанец прижал ее к своим бедрам. — Зато тебя я порой нахожу невыносимым.
— О! Я знаю средство от этого! — Повернув коня, Рамон направился к перелеску.
— Куда ты? Что ты?..
Голос Кэрли оборвался, когда его рука скользнула вверх, к ее груди. Она была округлой, полной. Ему до боли захотелось сжать ее. Пальцы жаждали обхватить эту грудь, заставить сосок отвердеть. Какой он — маленький и плотный или большой и широкий? Подумав об этом, Рамон услышал собственный стон. Когда он прижался губами к пульсирующей жилке на шее, ощутил вкус гладкой белой кожи, острое желание пронзило его.
— Д-дон Рамон?..
В ее голосе появилась неуверенность, которой прежде не было… И что-то еще, слишком ему знакомое. С каждой секундой страсть Рамона нарастала.
— Si, — тихо шепнул он. — Я здесь. Тебя по-прежнему интересует, чего я хочу?
Остановив жеребца за нагромождением валунов, он повернул девушку к себе. Глаза Кэрли округлились, щеки пылали. Откинув ее голову, Рамон провел пальцем по мягкой нижней губе, наклонился и жадно поцеловал Кэрли.
Она вздрогнула и начала сопротивляться, изумленная его дерзостью и полная решимости освободиться. Но неистовый жар требовательных губ уже проник в ее тело и заставил вцепиться в его плечи. Прижавшись к нему грудью, она ощутила, как огонь опалил ее. Язык Рамона коснулся уголка ее губ, словно соблазняя Кэрли раскрыть их.
Девушка застонала, когда его теплый язык проник в ее рот, а в животе разлилось тепло. Сильная рука стиснула ее талию. Господи, все это было как в ее сне!
Нет, совсем иначе! Разве какой-нибудь сон мог сравниться с этим!
Кэрли пошевелилась в седле, ее соски, прижатые к мощной груди испанца; набухли и отвердели. Рамон ласкал ее через блузку, сжимал грудь, мял своими пальцами. Потом рука скользнула вверх и коснулась обнаженной кожи над глубоким вырезом.
— Рамон, — прошептала Кэрли, — пожалуйста…
Хриплый стон вырвался из его горла. Он снова поцеловал ее крепко и страстно, потом отпрянул, учащенно дыша и глядя на Кэрли потемневшими глазами.
Она облизнула распухшие губы, пытаясь преодолеть прокатывавшуюся по телу горячую дрожь.
— Я не думала, что ты хотел… ты не должен… ты сказал, что я в безопасности.
У него заходили желваки.
— Si, querida. Ты права. Я не должен был делать этого. Я совершил глупый и опасный поступок.
Он развернул Кэрли в седле и молча подъехал к двуколке.
— Сеньорита убедила меня, что ей лучше ехать с вами. — Рамон помог Кэрли спуститься на землю.
Она чувствовала, что ее щеки горят, а сердце стучало так громко, что все, вероятно, слышали удары, но Кэрли подняла голову, расправила плечи и решительно забралась в двуколку. Женщины промолчали. Гнедая потащила тяжелую деревянную повозку по узкой тропе.
Вся трепеща, Кэрли бросила взгляд на Рамона. Он ехал с мрачным, непроницаемым лицом.
Сердится ли он? Если это так, то она надеялась, что его гнев скоро пройдет. Пока она оставалась в Льяно-Мирада, Рамон де ла Герра полностью распоряжался ее жизнью: мог отпустить на свободу или убить.
Или овладеть ею. В любое удобное для него время и где угодно. Он только что доказал это.
Дрожь пронизала девушку — на этот раз холодная и неприятная. Кэрли не забыла, как жесток и безжалостен бывает испанец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88