Скатерть с «Браком в Кане» разорвалась, смотри, какая дыра!
– Конечно, это старая вещь! Ее еще принесла в приданое госпожа Юдифь.
Бэрбэ громко кашлянула и украдкой покосилась на окна восточного флигеля.
– Ах, таких людей, которые не лежат спокойно в могилах, не надо называть вслух по имени, фрейлейн Софи, – выговаривала она ей, понизив голос и неодобрительно качая головой. – Особенно теперь, когда они опять начали появляться. Кучер видел вчера вечером, как в углу коридора мелькнуло белое платье.
– Белое? Ну, так это не было привидением в сером паутинном платье. Толстяк кучер просто дурачит вас там, в людской. Погодите, вот узнает хозяин! Из-за вашей трусости опять начнут болтать, бог знает, что о его доме. – Она пожала плечами и сложила скатерть. – Мне-то, собственно, все равно. Я даже люблю, когда люди говорят: «Белая женщина в доме Лампрехтов!» Да, Лампрехты настолько древняя и значительная фамилия, что могут позволить себе эту роскошь – привидения, как те, что живут в замках.
Последние слова, очевидно, были сказаны не для служанки. Карие глаза тети Софи весело посмотрели по направлению группы лип перед ткацкой.
Там блестели очки на тонком носу советницы. Старая дама вынесла своего попугая на свежий воздух и сторожила его от кошек; она вышивала, а около нее сидел за выкрашенным белой краской садовым столом ее внук Рейнгольд Лампрехт и писал на грифельной доске.
– Вы, конечно, говорите это несерьезно, милая Софи! – сказала советница, слегка покраснев и строго глядя на нее поверх очков. – Такими священными привилегиями шутить нельзя – это неприлично, более строгие люди сказали бы – демократично.
– Ну да, это похоже на ваших строгих людей, – засмеялась тетя Софи. – Им бы только опять бродить по свету с огнем и мечом! Но почему же если человек не хочет ползать по земле, как червяк, то он демократ? Выходцы с того света наводят ужас равно на всех людей, не делая никаких различий, и белая женщина в любом замке выходит из тлена, как и красавица Доротея, жена прадеда Юстуса.
Старая дама сморщила от возмущения тонкий маленький нос. Она отложила свои пяльцы с вышиванием и подошла к Бэрбэ.
– Как, и кучер, тоже видел что-то вчера в коридоре – спросила она с любопытством.
– Видел, госпожа советница, и даже сегодня еще не может опомниться от испуга. Он натирал до сумерек полы в парадных комнатах, а когда стал уходить, ему показалось, что позади него тихонько отворилась дверь в коридор, где, госпожа советница, никогда не бывает живой души! Ноги у него как свинцом налились, и он весь похолодел, но все-таки еще имел силы отойти немного в сторону и взглянуть в угол, когда мимо него по длинному коридору пронеслась тонкая-тонкая фигура, вся в белом с головы до ног.
– Не забудь черных лайковых перчаток, Бэрбэ, – вставила тетя Софи.
– Что вы, фрейлейн Софи, на привидении не было ни одной черной нитки! Долетев до конца коридора, оно превратилось в туман и исчезло, кучер говорит – как дым, развеянный ветром. Его теперь не затащить туда в сумерки и на десяти лошадях.
– Никому и не нужно испытывать его мужество – это настоящая баба со своими россказнями! – сказала тетя Софи, не то, смеясь, не то, сердясь, и взялась за салфетку, чтобы снять ее с веревки, но бросила ее и повернулась, пораженная: – Тьфу, пропасть, что это за окнами мчится там? Ты вечно шалишь, Гретель!
Из-под высокого свода ворот въехала во двор хорошенькая детская коляска, запряженная парой козлов, ими управляла, туго натянув вожжи, девочка лет девяти. Круглая соломенная шляпа с широкими полями слетела у нее на затылок и держалась только на лентах, подвязанных под подбородком, образуя венец, как рисуют на образах, вокруг ее темных локонов, разметавшихся во все стороны от ветра.
Экипаж докатился до лип, под которыми сидел маленький Рейнгольд, здесь он сразу остановился, напугав громко закричавшего попугая; мальчик соскользнул со скамейки.
– Грета, ты не умеешь ездить на моих козлах. Я этого не хочу! – ворчал он слезливо, и его худенькое личико покраснело от гнева. – Это мои козлы, мне их подарил папа!
– Не буду больше, никогда не буду, Гольдхен! – стала уверять сестра, выходя из экипажа. – Не сердись! Ведь ты меня любишь? – Мальчик опять влез на скамейку и неохотно позволил ей обнять себя с бурной нежностью. – Видишь ли, Гансу и Вениамину тоже хочется погулять! Бедняжки так долго были заперты в конюшне в Дамбахе.
– И ты, в самом деле, приехала одна из Дамбаха – спросила госпожа советница, и в ее голосе слышались страх и негодование.
– Конечно, бабушка! Не может же толстый кучер сесть со мной в детскую коляску? Папа поехал домой верхом, а я должна была ехать опять в большой повозке с факторшей, но я не могла дождаться, пока она кончит торговать.
– Какое безумие! А дедушка?
– Он стоял у ворот и держался за бока от смеха, когда я промчалась мимо него.
– Да, ты и дедушка! Вы оба – Старая дама вовремя спохватилась, не докончив своего резкого замечания, и указала на платье внучки. – И на что ты похожа? Ты же по городу проезжала в таком виде!
Маленькая Маргарита теребила ленты своей шляпы, пытаясь их развязать, и совершенно равнодушно взглянула на вышитый подол своего белого платья.
– Пятна от черники! – сказала она хладнокровно. – И поделом вам, зачем надеваете на меня всегда белые платья! Бэрбэ говорит, что лучше всего носить дерюгу.
Тетя Софи рассмеялась, ей вторил мужской голос. Почти одновременно с маленьким экипажем появился на дворе молодой человек, красивый девятнадцатилетний юноша, сын советницы и ее единственный «ребенок» (она была второй женой своего мужа и мачехой покойной госпожи Лампрехт).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11