Замужество тоже; хотя те браки, что я видела — Екатерины с лордом Сеймуром, сестры Марии с королем Филиппом, отца с моими мачехами! — худшему врагу не пожелаешь такого счастья, верно?
— Что? Нет, я ничего не просила.
Стремянный, остановивший возле меня лошадь, поклонился. Это кто-то новый? Видела ли я его прежде!
— Как Ваше Величество пожелает.
— Скоро ли Уонстед?
Он наклонился, потрепал коренастую лошадку по ушам:
— Если лошади не устанут, к вечеру будем в доме милорда Лестера.
Прощай, любовь.
Прощай, замужество.
И дети, скажете вы? Да что о них?
Дети — проклятие Евы, Божья кара нашему полу за праматерин грех, за то, что она сорвала яблоко в райском саду, — это известно каждому! Это бич женщин, и прежде всего — Тюдоров!
Мало мальчиков!
Мало живых младенцев — мы, Тюдоры, размножаемся с трудом. Даже отец, который делил трон и ложе с шестью женщинами, который выбирал лучших и спал с лучшими, даже он не преуспел, хотя усердно брался за работу с первой же брачной ночи.
А щуплая Екатерина не меньше его рвалась исполнить долг перед Богом и природой. Однако она связалась с порченой породой, что ж удивляться, если ей так и не удалось нарожать миру маленьких Тюдоров. Она старалась. Боже Праведный, как она старалась! Не было года, чтобы она не носила, и редкий год она не выкидывала ребенка. Она легко беременела, ее врачи устали считать, сколько раз в ее животе зарождалась новая жизнь, а ее тщедушная фигурка раздавалась от силы Генрихова семени.
Но была ли то жизнь?
Екатерининым уделом было медленное умирание, младенец за младенцем разлагался в ее утробе, чтобы выйти кровью и черными сгустками, или до срока выбрасывался в мир. Хуже всего были ложные надежды: доношенные младенцы, которые проживали по несколько дней, неделю, месяц, прежде чем обмануть родительские молитвы и чаяния народа и отдаться в объятия смерти.
Был даже маленький Генрих, бесценный принц Тюдор, белокурый, длинноногий, про которого повитухи говорили, что уж он-то, как пить дать, выживет. Он был самым крепким из Екатерининых детей и прожил сорок два дня.
Дольше прожила только одна дочь. Маленькая, хиленькая — все думали, что она умрет.
Однако она выжила, чтобы стать моей сестрой и грозой, моим и своим проклятием. И она тоже была бездетна.
Но сестра Мария умерла прежде любимого.
Ей не пришлось стоять у его ложа, глядеть, как его хрупкая оболочка исходит смертным потом, глядеть в его серое от боли, заострившееся лицо. Под тяжелым балдахином, в сумерках, Робин лежал, как мертвый. В комнате стоял спертый, зловонный дух, самые стены сочились потом, дом казался больным.
— Откройте окно! — закричала я, едва обрела голос. — Пошлите ко двору за моими врачами! Принесите милорду бульона или воды! Кто здесь главный?
На середину комнаты прошаркала древняя старуха, растерявшая со страху последние остатки ума. Как, это мерзкое однозубое создание, от которого разит нужником, вот этими грязными руками ухаживает за моим лордом?
— Она говорит, что она всего лишь здешняя ключница, Ваше Величество, — сказал один из моих кавалеров. — Господин приехал неожиданно, он объезжал свои поместья, чтобы, согласно вашему приказу, не жить в одном доме с женой, и вдруг слег. Он приказал ей молчать, покуда она, в страхе за его жизнь, не послала к вам.
— Лучше было послать за священником!
Это процедил сквозь зубы кто-то в толпе.
Мои люди вперемешку с его людьми — я обернулась к ним:
— Вон! Освободите комнату! Дайте милорду вздохнуть!
— Мадам, разумнее будет…
— Миледи, позвольте я…
— Вон! Все пошли вон!
Я захлопнула дверь, обреченно припала лбом к дубовым доскам и отдалась горю. За моей спиной раздался еле слышный хриплый вздох:
— Миледи, ради Бога… не надо из-за меня плакать.
Я резко обернулась. Он лежал с открытыми, неестественно яркими глазами. Я подбежала к кровати.
— О, Робин! — с мукой выговорила я. Слова мешались со слезами. — Я этого не переживу… вы так больны… и женаты?
Он выдавил улыбку, но и губы, и голос его дрожали.
— От болезни я могу вылечиться. От второго — нет.
Я ухватилась за протянутую мне соломинку.
— А хотели бы?
Он развязался с Дуглас… Если удастся доказать, что они с Леттис…
Он хрипло хохотнул:
— Меня окрутили крепко, мадам, женили два раза кряду. Ее отец Ноллис, ваш кузен-пуританин, так мало доверял нашему первому тайному браку, что заставил повенчаться снова, в его присутствии.
Надежда умерла, а с ней — еще кусочек моего сердца. Я больно сдавила ему руку.
— Зачем вы на ней женились?
— По самой древней причине. Леди оказалась в интересном положении.
— Леттис беременна? Но…
— Она выкинула на двенадцатой неделе.
— Тогда вы могли ее бросить!
— Миледи… любовь моя…
Он зажмурил глаза, но в серебристых сумерках было видно, что в них стоят слезы.
— Выслушайте и судите сами. Я — последняя надежда рода. Мои братья погибли. Генри, и Джон, и Гилдфорд. Амброз женился трижды, но детей у него нет, а она… (он не смеет назвать ее по имени, это хороший знак!) она… Леттис… рожает здоровых детей.
В душной комнате тихо прошелестел его вздох.
— И мне, как и всем, полюбился ее сын, маленький Робин…
— И вы решили, за неимением собственного сына, сделать его наследником?
Не тогда ли эта мысль впервые пришла мне в голову? Что я могу сделать юного Эссекса кем захочу?
Робин улыбнулся, как улыбаются на дыбе:
— Так я думал. Но единственное, что я вынес из этого брака, это знание, это непреложная истина, — он уже еле шептал, — что я — ваш, и должен быть вашим, и буду, как бы вы со мной ни поступили… и если вы прогоните меня на край света, я и там посвящу свою жизнь служению вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36