Он уже садился за стол, когда чья-то уверенная и сильная рука дернула звонок. Слуга пошел отворять, и Вильфор услышал голос, называвший его имя.
«Кто может знать, что я в Париже?» — подумал помощник королевского прокурора.
Слуга воротился.
— Что там такое? — спросил Вильфор. — Кто звонил? Кто меня спрашивает?
— Незнакомый господин и не хочет сказать своего имени.
— Как? Не хочет сказать своего имени? А что ему нужно от меня?
— Он хочет переговорить с вами.
— Со мной?
— Да.
— Он назвал меня по имени?
— Да.
— А каков он собой?
— Да человек лет пятидесяти.
— Маленький? Высокий?
— С вас ростом.
— Брюнет или блондин?
— Брюнет, темный брюнет; черные волосы, черные глаза, черные брови.
— А одет? — с живостью спросил Вильфор. — Как он одет?
— В синем сюртуке, застегнутом доверху, с лентой Почетного легиона.
— Это он! — прошептал Вильфор бледнея.
— Черт возьми! — сказал, появляясь в дверях, человек, приметы которого мы описывали уже дважды. — Сколько церемоний! Или в Марселе сыновья имеют обыкновение заставлять отцов дожидаться в передней?
— Отец! — вскричал Вильфор. — Так я не ошибся… Я так и думал, что это вы…
— А если ты думал, что это я, — продолжал гость, ставя в угол палку и кладя шляпу на стул, — то позволь тебе сказать, милый Жерар, что с твоей стороны не очень-то любезно заставлять меня дожидаться.
— Идите, Жермен, — сказал Вильфор.
Слуга удалился с выражением явного удивления.

Глава 12
ОТЕЦ И СЫН

Господин Нуартье, — ибо это действительно был он, — следил глазами за слугою, пока дверь не закрылась за ним; потом, опасаясь, вероятно, чтобы слуга не стал подслушивать из передней, он снова приотворил дверь: предосторожность оказалась не лишней, и проворство, с которым Жермен ретировался, не оставляло сомнений, что и он не чужд пороку, погубившему наших праотцев. Тогда г-н Нуартье собственноручно затворил дверь из передней, потом запер на задвижку дверь в спальню и, наконец, подал руку Вильфору, глядевшему на него с изумлением.
— Знаешь, Жерар, — сказал он сыну с улыбкой, истинный смысл которой трудно было определить, — нельзя сказать, чтобы ты был в восторге от встречи со мной.
— Что вы, отец, я чрезвычайно рад; но я, признаться, так мало рассчитывал на ваше посещение, что оно меня несколько озадачило.
— Но, мой друг, — продолжал г-н Нуартье, садясь в кресло, — я мог бы сказать вам то же самое. Как? Вы мне пишете, что ваша помолвка назначена в Марселе на двадцать восьмое февраля, а третьего марта вы в Париже?
— Да, я здесь, — сказал Жерар, придвигаясь к г-ну Нуартье, — но вы на меня не сетуйте; я приехал сюда ради вас, и мой приезд спасет вас, быть может.
— Вот как! — отвечал г-н Нуартье, небрежно развалившись в кресле. Расскажите же мне, господин прокурор, в чем дело; это очень любопытно.
— Вы слыхали о некоем бонапартистском клубе на улице Сен-Жак?
— В номере пятьдесят третьем? Да; я его вице-президент.
— Отец, ваше хладнокровие меня ужасает!
— Что ты хочешь, милый? Человек, который был приговорен к смерти монтаньярами, бежал из Парижа в возе сена, прятался в бордоских равнинах от ищеек Робеспьера, успел привыкнуть ко многому. Итак, продолжай. Что же случилось в этом клубе на улице Сен-Жак?
— Случилось то, что туда пригласили генерала Кенеля и что генерал Кенель, выйдя из дому в девять часов вечера, через двое суток был найден в Сене.
— И кто вам рассказал об этом занятном случае?
— Сам король.
— Ну, а я, — сказал Нуартье, — в ответ на ваш рассказ сообщу вам новость.
— Мне кажется, что я уже знаю ее.
— Так вы знаете о высадке его величества императора?
— Молчите, отец, умоляю вас; во-первых, ради вас самих, а потом и ради меня. Да, я знал эту новость, и знал даже раньше, чем вы, потому что я три дня скакал из Марселя в Париж и рвал на себе волосы, что не могу перебросить через двести лье ту мысль, которая жжет мне мозг.
— Три дня? Вы с ума сошли? Три дня тому назад император еще не высаживался.
— Да, но я уже знал о его намерении.
— Каким это образом?
— Из письма с острова Эльба, адресованного вам.
— Мне?
— Да, вам; и я его перехватил у гонца. Если бы это письмо попало в руки другого, быть может, вы были бы уже расстреляны.
Отец Вильфора рассмеялся.
— По-видимому, — сказал он, — Бурбоны научились у императора действовать без проволочек… Расстрелян! Друг мой, как вы спешите! А где это письмо? Зная вас, я уверен, что вы его тщательно припрятали.
— Я сжег его до последнего клочка, ибо это письмо — ваш смертный приговор.
— И конец вашей карьеры, — холодно отвечал Нуартье. Да, вы правы, но мне нечего бояться, раз вы мне покровительствуете.
— Мало того: я вас спасаю.
— Вот как? Это становится интересно! Объяснитесь.
— Вернемся к клубу на улице Сен-Жак.
— Видно, этот клуб не на шутку волнует господ полицейских. Что же они так плохо ищут его? Давно бы нашли!
— Они его не нашли, но напали на след.
— Это сакраментальные слова, я знаю; когда полиция бессильна, она говорит, что напала на след, и правительство спокойно ждет, пока она не явится с виноватым видом и не доложит, что след утерян.
— Да, но найден труп; генерал Кенель мертв, а во всех странах мира это называется убийством.
— Убийством? Но нет никаких доказательств, что генерал стал жертвою убийства. В Сене каждый день находят людей, которые бросились в воду с отчаяния или утонули, потому что не умели плавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68