В обычное время, когда чудо должно было совершиться в положенный срок, процессия собиралась рано утром у архиепископства и оттуда направлялась к собору; улицы бывали настолько переполнены народом, что требовалось четырнадцать или пятнадцать часов, чтобы пройти расстояние в полкилометра.
Но на этот раз люди уже не задерживались в пути, останавливаясь у дверей кабачков и делая три шага вперед и один назад, как пилигримы, давшие обет. Двойной ряд солдат республиканской армии протянулся от архиепископства до собора святой Клары, очищая дорогу, разгоняя скопления людей, устраняя все препятствия на пути процессии. Только штыки висели у них на боку, а в дула ружей были воткнуты цветы.
В самом деле, процессия за час должна была пройти расстояние, на которое обычно ей требовалось пятнадцать часов.
Ровно в семь утра Сальвато и его люди — иначе говоря, почетная стража святого Януария, среди которой находился Микеле в своем новом красивом мундире и с хоругвью в руках, где золотыми буквами было начертано «Слава святому Януарию!», — отправились в путь от архиепископства к собору.
Напрасно было бы искать в этой чисто военной церемонии ту свободную непринужденность, что составляет отличительную особенность процессии святого Януария в Неаполе.
Обычно, предоставленная самой себе, процессия движется необузданно, как Дюранс, или независимо, как Луара, и катится людской поток между двойной линией домов, образующих как бы ее берега, то внезапно останавливаясь, неизвестно почему, то возобновляя свой путь, хотя причины, вызывающие остановки и побуждающие возобновлять движение, остаются неведомыми.
Среди этого потока людей не видно было мундиров, сверкающих золотом, украшенных крестами и орденскими лентами; здесь не было неаполитанских офицеров с перевернутой свечой в руке, вокруг которых во время традиционных процессий всегда вертятся три-четыре лаццарони: толкаясь, кувыркаясь, падая, они пытаются подхватить в бумажный пакет капли воска, капающего со свеч, в то время как офицеры, с горделиво поднятой головой, ничуть не интересуясь тем, что происходит у них под ногами, и с королевской щедростью оделяя простолюдинов воском на один-два карлино, лорнируют дам, собравшихся у окон и на балконах, а те, делая вид, что бросают цветы навстречу процессии, кидают свои букеты офицерам в обмен на нежные взгляды.
Было бы столь же напрасно искать в этой толпе возле креста или хоругви, среди народа, окружающего и разделяющего их, непременных участников подобных церемоний — монахов всех орденов и всех мастей: капуцинов, картезианцев, доминиканцев, камальдулов и кармелитов — обутых и босоногих. Не было здесь жирных, толстых, круглых, приземистых, румяных и широкоплечих, шагающих, как на деревенском празднике или сельской ярмарке, без всякого уважения к кресту, который высится над их головами, и к хоругви, которая бросает летучую тень на их лбы; смеясь, распевая, болтая, они предлагают мужчинам табачку из своей роговой табакерки, беременным женщинам дают советы, а небеременным подсказывают номера лотерейных билетов; они бросают плотоядные взгляды, что никак не вяжется с уставом их ордена, на молоденьких девушек, которые видны на порогах домов, на тумбах уличных перекрестков и ступенях дворцов. Не было здесь и других — длинных, тощих, изможденных постами, бледных от воздержания, ослабевших от умерщвления плоти, поднимающих к небу свой словно выточенный из слоновой кости лоб, свои глаза, ввалившиеся и окруженные тенями; эти монахи обычно шагают не видя ничего вокруг, несомые людским потоком, живые призраки, осязаемые фантомы, сделавшие из своей жизни ад в надежде, что этот ад приведет их прямой дорогой в рай, а в дни больших религиозных праздников они пожинают плоды своих монашеских подвигов в виде боязливого уважения, каким их окружают.
Нет! Никаких горожан, никаких монахов, толстых или тощих, аскетичных или плотоядных, следующих за крестом и хоругвью. В узких улицах, переулках и проходах столпился народ: он угрожающе смотрит на французских солдат, которые идут беспечно, не торопясь, среди этой толпы, где каждый сжимает в руке нож, выжидая только минуты, чтобы выхватить его из-за пазухи, из кармана или из-за пояса и вонзить в сердце победившего врага, который уже забыл о своей победе и, замещая монахов, расточает нежные взгляды и любезности прекрасному полу, однако к врагу тот менее благосклонен, и в ответ на свои заигрывания чужеземцы слышат только ропот и скрежет зубов.
Что касается монахов — они там, но прячутся, рассеявшись в толпе, неслышно подстрекая ее к убийствам и восстанию. На этот раз, сколь ни различна их одежда, цель у них одна. И вот, как молния, предвещающая грозу, толпу облетает клич: «Смерть еретикам! Смерть врагам короля и врагам нашей святой веры! Смерть оскорбителям святого Януария! Смерть французам!»
За крестом и хоругвью, которые несли церковнослужители и охранял только Пальюкелла, приближенный Микеле, получивший должность его заместителя и уже сам собравший сотню лаццарони, теперь осыпаемых насмешками своих сотоварищей из толпы и проклятиями монахов, двигались семьдесят пять серебряных статуй второстепенных покровителей Неаполя, составлявших, как мы говорили, свиту святого Януария.
Что касается святого Януария, то накануне ночью его бюст перенесли в собор святой Клары и теперь он покоился на алтаре, выставленный для поклонения верующих.
Этот эскорт святых, который благодаря собранию наиболее почитаемых имен календаря и мартиролога обычно вызывал при своем появлении чувства уважения и благоговения, на сей раз был встречен возмущением настолько сильным, что получал по своему адресу одни лишь проклятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53