Всеми силами он старался разглядеть окно мансарды, но ему мешала выступающая кровля.
И тогда он толкнул дверь, которую, если бы она была
закрыта, он бы вышиб эфесом шпаги или рукояткой пистолета, но вдруг дверь отворилась сама и появился мужчина в форме лучника шотландской гвардии.
— Кто идет? — спросил он, почти приблизившись к молодому человеку.
— Соотечественник, — ответил наш герой по-шотландски.
— О-о, Роберт Стюарт! — воскликнул лучник.
— Он самый, мой дорогой Патрик.
— И какой случай занес тебя на эту улицу к моей двери в такой час? — спросил лучник, протягивая обе руки другу.
— Хочу попросить тебя об услуге, дорогой мой Патрик.
— Говори, только побыстрее.
— У тебя нет времени?
— Я тут ни при чем: понимаешь, поверка в Лувре в половине десятого, а на колокольне церкви святого Андрея только что пробило девять; ну, хорошо, слушаю.
— Друг мой, речь идет вот о чем. Последний эдикт выставил меня из моей гостиницы.
— Ах, да, я понимаю: ты той самой веры, и тебе нужны два поручителя-католика.
— Мне некогда было их искать, да мне их, наверно, и не найти; а если я буду этой ночью шататься по улицам Парижа, меня, возможно, арестуют. Ты сможешь на два-три дня разделить свою комнату со мной?
— Если тебе этого хочется, могу на две или три ночи, или вообще на все ночи в году, если это тебе доставит удовольствие; но что касается дней, то тут уже другое дело.
— А почему, Патрик? — спросил Роберт.
— Да потому, — ответил лучник со смущенно-тщеславным видом, — что, после того как я имел удовольствие видеть тебя в последний раз, я обрел шанс одержать победу.
— Ты, Патрик?
— Тебя это удивляет? — спросил лучник, переваливаясь с ноги на ногу.
— Нет, конечно; но это очень некстати, вот и все. Роберт, похоже, не собирался расспрашивать дальше; но самолюбию его соотечественника такая скромность казалась излишней.
— Да, дорогой мой, — заявил тот, — дело просто-напросто в том, что жена одного из советников парламента оказала мне честь влюбиться в меня по уши, и я, дорогой друг, со дня на день жду, что буду иметь честь ее принять.
— Дьявол! — взорвался Роберт. — Ну хорошо, Патрик, считай, что я ничего не говорил.
— С какой стати? Ты что, принимаешь мою откровенность за отказ? Полагаю, что в один прекрасный день эта добропорядочная дама, как говорит господин де Брантом, согласится подняться в мое роскошное жилище, и (заметь, это всего лишь предположение) тогда ты заранее уйдешь; в противном случае ты живешь у меня вплоть до того самого дня, когда тебе разонравится у меня жить; согласись, может ли что-нибудь быть лучше?
— Вот именно, дорогой Патрик, — согласился Роберт (он отказался бы от своего плана лишь с величайшим сожалением), — принимаю твое предложение с признательностью и с нетерпением буду ждать, когда выпадет случай отплатить тебе тем же, в какой бы форме ни удалось бы это сделать.
— Отлично! — воскликнул Патрик, — но разве с друзьями, с соотечественниками, с шотландцами говорят о признательности? Это похоже на… Э, подожди-ка!
— Что такое? — спросил Роберт.
— О! Одна идея! — громко произнес Патрик; его, похоже, внезапно осенила какая-то мысль.
— О чем речь? Ну, говори же!
— Друг мой, — начал Патрик, — ты можешь оказать мне большую услугу.
— Большую услугу?
— Огромную услугу.
— Говори, я в твоем распоряжении.
— Спасибо! Только…
— Ну, договаривай же!
— Ты знаешь, что мы с тобой одного роста?
— Приблизительно.
— Одного телосложения?
— Я так полагаю.
— Встань на лунный свет, я на тебя посмотрю. Роберт выполнил просьбу друга.
— А ты знаешь, что у тебя великолепный камзол? -продолжал Патрик, распахнув плащ друга.
— Ну уж и великолепный!
— И совсем новый.
— Я купил его три дня назад.
— Правда, немного темноват, — заметил Патрик, — но она увидит в этом желание получше спрятаться от посторонних взглядов.
— К чему ты клонишь?
— Вот к чему, дорогой Роберт: насколько приветлива ко мне дама моей мечты, настолько неприветлив ее муж. Дошло до того, что, проходя мимо лучника шотландской гвардии, он косит на него взглядом, преисполненным язвительности и злобы, так что ты понимаешь, какое у него будет выражение, когда он увидит шотландскую форму на площадке собственной лестницы.
— Понимаю великолепно.
— И эта женщина посоветовала мне, — продолжал Патрик, — более не показываться у нее в доме в моем национальном костюме. В результате этого я до самого конца дня размышлял, как честным путем раздобыть одежду, чтобы с успехом заменить мою собственную; твой костюм, хоть и довольно мрачен, но, пожалуй, именно из-за своего цвета поможет мне достигнуть той цели, на которую я рассчитываю. Одолжи мне его по дружбе на завтра, а я все устрою таким образом, что в следующие дни он мне не понадобится.
Последние слова шотландца, выражавшие исключительную уверенность в себе, характерную для его соотечественников не только в то время, но и в наши дни, заставили Роберта Стюарта улыбнуться.
— Моя одежда, мой кошелек и мое сердце всегда твои, дорогой друг, — ответил он. — Только учти, что, вероятно, мне самому придется выйти завтра, так что на этот случай одежда может оказаться мне все-таки необходима.
— Дьявол!
— Как говорил древний философ, все мое ношу с собой.
— Клянусь святым Дунстаном, это огорчительно!
— И меня приводит в отчаяние.
— К тому же, по правде говоря, чем больше я смотрю на твой камзол, тем больше мне кажется, что он сделан как раз на меня! — воскликнул Патрик.
— Это прямо-таки чудо, — сказал Роберт, казалось желая подтолкнуть своего друга на какое-нибудь новое предложение.
— А нет ли какого-нибудь средства избежать подобного неудобства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106