– Ты бы потерял ее, дорогой Жак, – глухо произнесла женщина, безобразно коверкая французские слова. Она вытянула руки, чтобы лучше рассмотреть пойманную беглянку.
– Да, если бы не твоя помощь, – поспешил к Александре Лебрек.
В тот момент она с радостью пошла к нему. Это было лучше, чем оставаться в тисках ужасного чудовища, по какому-то странному недоразумению называвшегося женщиной, и которое разглядывало ее как людоед мог бы изучать лакомый кусок перед едой.
Помощница Жака неизвестного происхождения, одетая в мужское платье, явно не хотела отдавать девушку.
– Уверен, что она не попытается снова? – спросила женщина, окидывая колючим взглядом Александру с ног до головы. – Эта красотка поможет тебе расплатиться со всеми долгами или почти со всеми.
Коварство слов соучастницы его преступления заставило Жака застыть. Она права, он не мог позволить себе расслабиться в такой момент. Отвернувшись, чтобы не видеть лица Александры, француз спросил через плечо:
– Сколько?
Женщина схватила пленницу за подбородок и силой заставила поднять лицо.
– Немного рыжевата, тебе не кажется? – откликнулась она, впиваясь взглядом в волну рассыпавшихся по плечам роскошных волос.
Лебрек повернулся.
– Не играй со мной в игры! – рявкнул он, потеряв терпение. – Сколько ты хочешь взять за девчонку?
Торговка рабами пожала плечами.
– Скоро мы узнаем, но обещаю, что она будет стоить дорого.
Стиснув зубы, мужчина шагнул к двери.
– Сегодня.
– Тебе лучше не спешить. Молва о рыжеволосой рабыне широко распространится по городу, и за несколько дней цена ее возрастет.
Лебрек отрицательно покачал головой.
– Нет, я должен сделать это сегодня. – Сегодня, а иначе он может изменить свое решение. Но что тогда с ним будет?
Женщина, зевнув, обдала девушку и Жака смрадным дыханием.
– Ну ладно, сегодня.
– И еще, Эдит...
– Что, Жак?
– Ожерелье. – Подбородком он указал на серебряный воротник вокруг шеи девушки. – Пусть остается у нее.
Жадные глаза напарницы не могли оторваться от красивой вещицы. Разочарование, появившееся на ее лице, сделали ее еще менее привлекательной.
– Ну, как знаешь, – заявила она. Александра, совсем забывшая об украшении, хотела сорвать его с шеи и швырнуть к ногам Жака. И она действительно сделала бы это, не держи ее женщина за руки.
Лебрек бросил на девушку прощальный взгляд и отвернулся.
– Жак! – позвала она, пытаясь вырваться из железных объятий напарницы работорговца.
Он остановился в дверях, передергивая плечами.
– Pardon, cherie – пробормотал француз и ушел.
Александра чувствовала ярость, равной которой еще не испытывала в жизни. Не заботясь о том, что эта грубая бабища легко может сломать ей шею, она начала вырываться. Но женщина, досадливо поморщившись, обхватила ее шею сильной рукой и сжимала до тех пор, пока недостаток воздуха не заставил померкнуть краски дня. Мучительница не успокоилась до тех пор, пока ее подопечная не потеряла сознание.
«Если бы я не представляла такую большую ценность, – горько размышляла Александра, – то вполне могла бы закончить так же плачевно, как молодая девушка, сидевшая со мной в камере».
Сжав проклятое ожерелье, все еще украшавшее ее шею, она смотрела на избитое, все в синяках, лицо соседки. Сон немного смягчил страшные побои, но все же зрелище было ужасное. Дрожь пробежала по телу Александры при мысли, что то же самое могли сделать и с ней, не возжелай Жак продать ее сегодня на аукционе.
Час назад она проснулась в этой камере, одной из многих, но стоящей отдельно от остальных. От своей соседки, заплаканной пятнадцатилетней девушки с темной кожей, едва говорящей по-арабски, она узнала причину такого разделения. Они двое и дети составляли исключение, так как были невинны. В других камерах, заполненных до отказа, копошилась масса людей, мужчин и женщин разных цветов кожи. Некоторые громко протестовали, но большинство смирились со своей участью.
Что должен был чувствовать Люсьен, находясь в такой клетке, он, человек физически более сильный, чем его соседи, и имеющий очень волевой характер? Наверное, ему было намного хуже, чем Александре.
Воображение девушки рисовало ей картины ярости де Готье. Ужасные угрозы, проклятия, срывающиеся с его языка, должны были пугать стражей, охраняющих его и опасающихся подойти к одиночной камере, которую гигант в бессильной злобе мерил шагами. Решетка, стоящая на его пути к свободе, тряслась от железных рук человека, пытающегося сломать ее, а громадные кулаки доставали лица, грудь, живот тех людей, которые осмеливались подойти ближе.
А сейчас он свободен, словно птица и уже, скорее всего, попал на корабль, готовящийся отплыть к туманным, холодным берегам Англии. Станет ли Александра когда-нибудь свободной?
– Да, – прошептала она, – даже если придется умереть, пытаясь выбраться отсюда. Девушка сжала ожерелье с такой силой, что оно впилось в руку. Это единственная драгоценность, оставшаяся у нее, и она с невольной радостью признала, что избавиться от нее было бы глупостью. Конечно, ожерелье не представляло большой ценности, но могло помочь убежать отсюда.
Возникшая в дальнем конце коридора суматоха предшествовала появлению целой процессии мужчин в самой разнообразной по цвету и покрою одежде. Они шли за человеком, который, по словам ее соседки по камере, и был аукционистом.
Александре вдруг показалось, что сама судьба идет по тюрьме, останавливаясь у каждой камеры, разглядывая и выбирая человеческое мясо, под сопровождение оживленных комментариев аукционистов.
Это шли потенциальные покупатели, немногие избранные, пользующиеся привилегией выбирать товар до открытия общих торгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130