Кардок с шумом отодвинул чашу.
— В конце концов, это не важно. Она все равно умерла. — Кардок встал и пошел к двери. — Спокойной ночи, — бросил он у дверей и вышел.
Симон сделал над собой усилие, поборов желание выйти следом за тестем и силой заставить его сказать хоть пару добрых слов дочери. Тех слов, которых Аделина тщетно ждала от него.
— Пойдем, — сказал он жене, — у нас есть спальня и есть кровать. — Он взял нетронутую кружку с бренди и повел свою молчаливую, словно окаменевшую, жену в спальню.
Симон оставил ее там, а сам вернулся в зал, взял с консоли у стены пригоршню толстых восковых свечей, зажег одну из них и вернулся к жене.
— Если ты собираешься думать об этом, то сперва выпей, — сказал он.
Она посмотрела на кружку и покачала головой.
— Твой отец идиот. Его жена была несчастлива здесь и воспользовалась первой представившейся возможностью, чтобы снова увидеть родину, и умерла от несчастного случая в дороге.
Симон поднес кружку к губам и сделал большой глоток, после чего вложил кружку в руку жены и сжал ее пальцы вокруг резной ручки.
— Это моя вина.
Симон капнул расплавленным воском на сундук для одежды и, когда воск слегка затвердел, поставил на него свечу.
— Ерунда, ты была тогда ребенком. А она в любом случае хотела уехать.
— Она поехала, потому что я плакала, когда они пришли забрать меня в Нормандию.
Симон протяжно вздохнул:
— Конечно, ты плакала. Все дети плачут. Так былои будет. Выпей и подумай о будущем. Ты собираешься всюжизнь жить с чувством вины?
Аделина посмотрела на него и пожала плечами:
— Мой муж несет эту ношу, у меня пример перед глазами.
— Это не одно и то же. Я убил священника. — Симон зажег вторую свечу и принялся готовить для нее основание из воска.
— Я убила собственную мать.
Симон поставил вторую свечу возле первой и вернулся к Аделине.
— За недолгое время нашего супружества ты успела меня оскорбить слежкой, предательством и шантажом. К тому же ты постоянно вводишь меня в искушение, которому только святой не поддастся. Но ни разу ты не сказала ни одной глупости, не считая последнего твоего утверждения. Твоя мать умерла случайно, Аделина. Если бы она осталась здесь, она могла бы погибнуть от простуды, упасть с лошади по дороге в Херефорд или поскользнуться и сломать себе шею.
— А что твой священник? Разве ты убил его при свете дня, зная, кто он такой? — Она подняла глаза, и Симон обрадовался, что Аделина забыла о собственной печали. — Ты не похож ни на еретика, ни на насильника.
— Большое спасибо. — Симон взял третью свечу и зажег ее.
— Как умер священник?
Симону пришлось потрудиться, чтобы свеча держалась прямо.
— Я не стану говорить о том, что произошло в Ходмершеме. Я дал обет.
Аделина раздраженно отмахнулась.
— Зато я не давала никаких обетов. Я твоя жена и имею право знать о том, что произошло в аббатстве.
— Моей жене следует подумать о том, что она предпримет, если ее муж покатится еще дальше вниз. Жениться на тебе было безумием, но я верил, что ты сможешь пережить грядущие беды, если будешь соблюдать осторожность и действовать с умом. Но вижу, — и тут он тряхнул головой, — что свалял дурака. Я обманул себя в минуту слабости. Я думал…
— О чем ты думал?
Не стоило рассказывать ей о мечтах о ребенке и о том, что он посчитал ее достаточно храброй, чтобы защитить наследника, какую бы судьбу ни уготовил Симону Тэлброку канцлер Лонгчемп. Он поставил последнюю свечу на сундук. Спальня озарилась, и волосы Аделины приобрели оттенок старого меда.
— Ни о чем я не думал, — сказал он наконец, — и в этом-то вся проблема. И еще в том, что твой отец предложил мне мир, если я женюсь на тебе, и обещал крупные неприятности, если я этого не сделаю.
— И все же ты сделал свой выбор и теперь должен рассказать мне, почему Лонгчемп так тебя ненавидит. — Аделина помедлила, прежде чем добавить: — Я не стану передавать твои слова лучнику.
Симон покачал головой:
— Скажи спасибо, что ты не знаешь больше, чем надо. Неведение может сослужить тебе добрую службу, если Лонгчемп станет допрашивать тебя или твоего отца. — При мысли о том, что Лонгчемп станет допрашивать Аделину, у Симона по спине побежал холодок. — Если бы я знал, что канцлер тебя сюда послал и не собирался упускать из виду, я бы, пожалуй, пошел на риск и стал воевать с твоим отцом, чтобы избежать этого брака. Ты можешь погибнуть вместе со мной.
— Глупо ты поступил или нет, но ты на мне женился и теперь должен рассказать, почему Лонгчемп добивается твоей смерти. Что случилось со священником? Было ли что-то еще, имевшее отношение к убийству?
Она стояла всего в нескольких дюймах от него, и глаза ее были такого же темно-зеленого цвета, что венки из остролиста, развешанные в честь Рождества по стенам. От нее пахло летом, розами и пряным розмарином.
— Ты когда-нибудь перестанешь задавать мне вопросы?
— Нет. Я…
Он заставил ее замолчать, впившись в ее губы. Симон пьянел, вдыхая аромат ее волос, ее тела…
Аделина тихо застонала.
Симон оторвался от ее губ, чтобы поцеловать ямку на шее.
— Давай, — чуть слышно простонала она, — давай ляжем, я не могу стоять.
Он улыбнулся и посмотрел в ее полузакрытые глаза. Она отступила к постели и потянула его за руку:
— Симон…
Что же греховного в том, чтобы внять мольбе жены и помочь ей освободиться от платья, прежде чем лечь в мягкую, освещенную свечами постель? Что греховного в том, чтобы коснуться ее груди поверх тонкого льна нательной туники? Чтобы прижать ее всего лишь на один благословенный миг к своему истомившемуся телу, чтобы ощутить ее кожу.
— Твои волосы, — прошептал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84