Побежавшие же за Милой показали, что она стремительно бросилась в озеро. Екатерина Александровна заявила, что упала в обморок, услыхав взрыв, и ничего более не знает; по отъезде же пристава она рассказала Масалитинову, что читала около колыбели, как вдруг почувствовала порыв холодного воздуха и увидела графа Фаркача, склонившегося над ребенком. В ужасе воскликнула она: «Господи Иисусе!» Тогда граф бросился на нее, намереваясь задушить, и тут она увидела, будто это не Фаркач, а ее прежний жених Красинский. Но она чувствовала на шее ледяные пальцы. Вдруг стены дрогнули, точно от удара грома, огненное облако окружило Красинского, подняло на воздух, и он, перекувыркнувшись, исчез. Больше она ничего уже не помнила вследствие наступившего обморока.
Погода все более и более портилась; шел проливной дождь, ветер свистал, вздымая пенившиеся воды озера, и дальнейшие поиски тела Милы были невозможны. После обеда, к которому Масалитинов, между прочим, не притронулся, он занялся необходимыми приготовлениями к погребению и разбирал с управляющим неотложные дела. Тем временем адмирал с Ведринским осматривали комнаты Милы и нашли знаменитую книгу, открытую на странице, где говорилось об уничтожении тела вампира.
– А! Несчастная знала несомненно, где находилось тело, и хотела отделаться от чудовища, – заметил адмирал. – Бог знает, что случилось с ней в подземелье, откуда она вырвалась растерзанная и в крови. Если не боишься, Георгий Львович, пойдем со мною. Я хочу осмотреть сатанинское гнездо и взглянуть, удалось ли ей уничтожить вампира.
Ведринский возмутился предположением о трусости. Надев затем нагрудные магические знаки, данные им Манармой, оба они, вооружившись крестами, спустились в подземелье. Там все было пусто и безмолвно. Скоро нашли они и погребальную комнату, откуда шел удушливый трупный запах. Ужасная картина представилась им. Посреди опрокинутых подсвечников и разорванных листов книги валялись изувеченные, изрубленные словно тела карликов. В трупе Красинского торчал вонзенный по рукоятку нож, а на груди его сидела огромная черная кошка; ощетинив хвост, она, ворча, смотрела на вошедших.
– На этот раз он действительно умер, – произнес Иван Андреевич, подняв крест и произнося формулы.
И оба, пятясь, вышли из комнаты.
Вечером, после панихиды, Масалитинов ушел в бывший кабинет Замятина, чтобы провести там ночь; ни за что на свете не вошел бы он в спальню. Спать однако ему не хотелось и, сидя в большом кресле у стола, куда ему подали бутылку холодного шампанского, он размышлял, стараясь радужными мечтами о будущем разогнать щемившую его душу болезненную тоску. Буря на дворе усиливалась, гром и молния не прекращались, ветер выл в трубах; мысли Михаила Дмитриевича путались от этого шума и не давали сосредоточиться на образе Нади, который он вызывал на свою защиту.
Пробило полночь, как вдруг он услышал шаги в смежной комнате, будто кто медленно приближался, таща какую-то тяжесть. Он выпрямился, удивленный и встревоженный; но сердце его перестало биться и он точно прикованный к стулу смотрел на дверь: прозрачная рука приподняла портьеру. В черном плаще и окутанная словно мантией золотистых распущенных волос приближалась Мила; с волос ее и одежды струилась вода, а на неподвижном, каменном лице зловеще сверкали ее большие, изумрудные глаза. В ужасе смотрел на нее Масалитинов, не будучи в состоянии понять: живой ли человек, или призрак приближается к нему; но он чувствовал себя парализованным и не способным двинуть рукой, чтобы нажать электрическую кнопку. Теперь она почти касалась его и, склонившись над ним, прошептала синими губами:
– Ты хочешь развестись со мной, изменник? Не надейся на это! Ты – мой и останешься моим!
В это время лицо ее, ошеломлявшее своей зловещей красотой, касалось его; зеленые глаза смотрели в его глаза со злобой и насмешкой, а руки обвивали его шею.
– Господи Иисусе, прими душу мою, – молнией пронеслось в мозгу Масалитинова, который чувствовал, что слабеет, и жизнь отлетает от него.
Но в ту же минуту между ним и призраком появился золотистый крест, а около кресла выросла высокая, окруженная снопами лучей, фигура человека в белом. Мила отступила с глухим рычанием. Из поднятой руки незнакомца шла светлая, отстранявшая призрак полоса, которая точно приподняла его и вышвырнула из комнаты. Освободившись словно от давившей его каменной скалы, Масалитинов встал, схватился руками за голову и с криком упал на ковер. На шум падения прибежал лакей; позвали адмирала и оказали Масалитинову необходимую помощь. Но прошло много времени в напрасных усилиях оживить его и уже светало, когда он открыл наконец глаза. Он был слаб и разбит, точно после долгой болезни. Иван Андреевич дал ему наркотических капель, и он уснул тяжелым, беспокойным сном.
Измученные и усталые, Ведринский с адмиралом сидели за завтраком, когда вбежал перепуганный слуга и объявил, что садовник нашел тело барыни.
– Где? Из озера выловили? – спросил Ведринский, отставляя чашку и вставая, вместе с адмиралом.
– Нет, – ответил дрожавший, как в лихорадке, лакей. – Барыня лежат на лестнице, ведущей к озеру.
– Невозможно! – воскликнул Георгий Львович, бросаясь к указанному месту.
Внизу лестницы и на террасе уже собрались бледные и онемевшие все слуги дома. Взоры всех были устремлены на распростертое, ступеней на десять ниже террасы, тело с запрокинутой головой и вытянутыми руками. Положение тела производило впечатление, как будто Мила хотела спуститься с лестницы и упала в обморок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146