На нее смотрел мужчина: черный, захватывающе красивый, во всех отношениях жестокий. Лицо дьявола. Дьявола, известного как Эль-Мюзир.
– Ты умер, умер до того, как родился Габриэль, но твоя ненависть по-прежнему отравляет нас. Направляясь сюда, я думала заманить твоего сына в ловушку, изгнать тебя. А вместо этого теперь поняла, какими злыми были наши намерения.
Она подумала об Ахилле, униженном, закованном в цепи глубоко в лабиринтах подвалов под ее домом в Вене, скованного до тех пор, пока турки не придут за ним.
Она больше не могла смотреть на лицо Эль-Мюзира и отбросила пергамент. Он упал на туалетный столик, задев баночки и уронив бутылочки. Одна изящная бутылочка с лосьоном докатилась до края столика, упала на пол и разбилась.
– Грехи отца, – прошептала Элеонора, – стали нашими грехами.
Сверкнула стрела молнии, ее яркость на мгновение смыла краски комнаты. Элеонора встала, потом упала на кровать.
– В итоге ты заберешь нас всех, так ведь? – Раздался раскат грома, и казалось, дьявол смеялся, смеялся, смеялся…
Рашан развалился в кресле и самодовольно ухмыльнулся.
– Вы уверены, что хотите еще партию, Д'Ажене? Уже поздно, и вы нашли бы свою постель более приятной. – Он фыркнул и погрузил пальцы в горку золотых монет перед ним.
– Сдавайте. – Ахилл позволил появиться ненависти к этому человеку. Был поздний вечер, и в игровой комнате осталось лишь несколько человек. Почти все удалились в объятия любовников или спать. Храп прервал его мысли. Он оглянулся. Конечно, кое-кто не удосужился сначала уйти. Виньи, например.
Сплетник развалился в кресле, пустой бокал покачивался в его пальцах, при каждом выдохе его рот издавал странного рода свистящее фырканье. Ахилл подумал, что надо бы отправить Виньи в его комнаты, но он знал, что храп Виньи раздражает Рашана, поэтому ничего не сделал.
Он отмахнулся от вина, а маркиз де Рашан закончил сдавать и приказал слуге наполнить свой бокал. Рашан пил, проливая вино, потом крякнул звуком, выражающим что-то среднее между удовольствием и отвращением.
– Дюпейре, наверное, пошел спать. Не могу понять, зачем он по-прежнему подает такое приличное вино. Все слишком пьяны, чтобы обратить внимание на то, что они пьют. Только сейчас это пришло мне в голову.
– Несомненно, – сказал Ахилл, – но, возможно, у Дюпейре кончается уксус.
Рашан послал ему злобный взгляд:
– Играйте, Д'Ажене.
Рашан взял свои карты, и через мгновение взгляд приятного удивления вспыхнул на его одутловатом лице. Его челюсть непроизвольно отвисла, но Ахилл знал, что это было не только от безмерного количества вина, исчертившего его пустое лицо и сделавшего нос красным, а веки обвислыми.
Ахилл заглянул в будущее, увидев лицо Рашана. "Стрела его собственной жизни вела его туда – в бесконечный темный тоннель, уходящий неуклонной спиралью вниз, только касание плоти о плоть, мимолетные вкусы и запахи будут говорить ему, что он еще жив. Он страстно желал чувства, явно дававшего знать, что он по-прежнему существует. Пока Элеонора не перевернула его.
Ахилл вспомнил, как этим вечером Элеонора играла на клавикордах. Она вся была поглощена музыкой, не осознавая, что только он смотрел на ее лицо. Что она играла для него одного. Он хотел ее. Всю. Все, что она могла дать.
Но идти сейчас к Элеоноре означало, что он хочет остаться с ней, насладиться ее страстью, впитать всю ее сложность в себя. Но даже это не спасет его. Ахилл посмотрел через стол в зеркало лица Рашана. Нет, она была всего лишь еще одним осколком его расколовшейся на части жизни. Спасение можно найти только в войне.
Рашан фыркнул:
– Смотрите ваши карты и играйте, черт вас подери. Ахилл открыто посмотрел на него и – не открывая карт – бросил тысячу луидоров.
Маркиз присвистнул сквозь зубы и нахмурился.
– Вы, должно быть, любите ходить по острию ножа, – сказал он, насмешливо улыбаясь. – Вы – уже пища для Бастилии, после того что натворили в Париже, а теперь еще хотите и обанкротиться. Очень хорошо. Я жажду заставить вас это сделать. – Он бросил две тысячи.
– Можно даже сказать, что чрезмерно жаждете, – заметил Ахилл, добавляя еще денег в кучу.
Они оба замолчали, подбрасывая золото в увеличивающуюся горку. Глаза Рашана блестели лихорадочным возбуждением, его пальцы непрестанно собирали и раскладывали карты.
Ахилл снял кольцо с рубином и бросил его в основание золотой горки.
– Странно, что вы упоминаете Бастилию, – отметил он. – Сегодня утром нанятые бандиты пытались «доставить» меня в этот известный приют для размышления о чьих-то грехах.
– Очевидно, они не имели успеха. – Рашан облизнул губы и снял почти все свои кольца, хотя их стоимость едва ли равнялась цене рубина Ахилла.
– Очевидно. – Ахилл безразлично снял герб Д'Ажене. Он поднес его к свету свечи: глубоко вырезанный средиземноморский сокол, казалось, не останавливаясь, улетал прочь. Ахилл почти слышал хлопанье крыльев. Был ли это голос богини Судьбы, раздававшийся рядом?
Он положил кольцо рядом с предыдущим кроваво-красным. Белки глаз Рашана отразили шок – Ахилл заложил не просто кольцо, а все, что оно представляло.
– Очевидно, – хрипло проговорил Рашан, потом откашлялся. – Как… как это неучтиво с вашей стороны, Д'Ажене. Сейчас кто-то собирается потратить даже больше, чтобы нанять этих бандитов снова.
– Никто не наймет этих бандитов снова, Рашан. Маркиз побледнел:
– Вы убили их? Ты ублюдок! Ты знаешь, сколько я потратил…
Ахилл хранил убийственное молчание.
Глаза Рашана расширились – он понял, что сказал.
– Оборот речи, и ничего больше! – выкрикнул он, шаря в поисках своего бокала, словно пытаясь спрятать свою тревогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120