Его руки были теплыми, ласковыми, успокаивающими, и ей удалось сказать: – И, Боже милосердный, Ахилл, они отрезали… его мужское достоинство. Я чувствовала такую печаль, такое горе от того, что случилось с ним, как он, должно быть, страдал. Думай обо мне что хочешь, но я жалела его.
А затем, следующим летом, убили Миклоша. Но его смерть была геройской, и он был похоронен с соответствующими почестями. А мне оказали почтение как жене героя.
Вот мужчины, каких я знала, Ахилл. И я действительно думаю о них. – Она приблизилась к губам Ахилла и легонько поцеловала его. – Но когда ты целуешь меня, я не думаю ни о чьих губах, кроме твоих.
Элеонора начала освобождаться от стягивающей ее простыни, и ее формы скоро исчезли под складками.
– Тогда что ты прячешь от меня? – спросил Ахилл.
Элеонора полностью затихла. Слабое шуршание атласа прекратилось.
– П-прячу? – промямлила она.
– Если ты не грезишь о пахнущих фиалками поцелуях, что находится за стеной в твоих глазах?
Элеонора отвела взгляд и несколько раз потянула не поддававшийся угол простыни.
– Опять эта проклятая стена. Я рассказываю тебе всю мою глубокую боль – даже мои братья не знают, как умер Балинт! А ты… Почему эта чертова простыня не развязывается?
Ахилл остановил руку Элеоноры стальной хваткой.
– Что ты прячешь, Элеонора?
– Сейчас, очевидно, меньше, чем я хочу, – ответила Элеонора, стягивая плотно обвившую тело ткань, которая спутала ей ноги, но Элеоноре удалось отбросить ее.
– Ты уклонилась от ответа, – прорычал Ахилл, быстро теряя терпение.
– Пожалуйста, хватит злиться. У меня уже шумит в голове. – Элеонора спрыгнула с кровати и начала собирать разбросанную одежду. Когда она подошла к куртке, которую Ахилл так издевательски бросил поверх ее юбок, она подняла ее и бросила. Куртка попала в кресло, обтянутое голубой с золотом парчой. Элеонора услышала слабый треск, секунду спустя кресло опрокинулось назад, опорные планки с обеих сторон упали, и на высоте плеч появились две ручки в форме мужского…
– Святой Стефан, – тихо пробормотала Элеонора и кинула взгляд на Ахилла. – Хотела бы я знать, какие грехи могут быть больше французских.
Ахилл откинулся назад на мягкую атласную простынь, оперся на локоть и посмотрел на Элеонору.
– Грехи, Элеонора? Их ты прячешь. – Быстрым движением он встал на колени, его совершенное мускулистое полуодетое тело сверкнуло в свете свечей. – Как долго ты вдова?
Элеонора почувствовала в Ахилле напряжение, тревожное ожидание воина, готового биться, после того как он услышал известие о приближении своего врага. Она облизала губы.
– Два года.
– Семьсот дней. – Ахилл обвел рукой золоченую спинку кровати и подался вперед. – Семьсот дней, Элеонора. Без мужа. Без твоего прекрасного возлюбленного. Женщина может совершить много грехов в течение семисот дней. Ты поэтому приехала во Францию? Спрятать свои грехи среди многих?
– Ты знаешь, почему я приехала! Я говорила тебе…
– Я знаю то, что ты говорила мне.
Элеонора безнадежно мяла спутанную простыню, намотавшуюся на нее, и ворох одежды, которую она хотела надеть. Мешало и то, что она чувствовала на себе взгляд, следивший за каждым ее движением, за каждым дыханием.
Элеонора подошла к лакированному шкафу и открыла дверцу, чтобы использовать ее как ширму.
– Находясь между тобой и тетушкой Женевьевой, я также могу попробовать убедить розу цвести зимой. Она считает, что я приехала сюда найти себе мужа. И не имеет значения, что я сотни раз говорила ей «нет». – Дрожащими руками Элеонора завязала юбки, потом закрепила жакет на корсете. Порванная рубашка была бесполезна.
– Свобода, – говорю я ей, – это должно происходить само собой. Я поехала за тобой в лагерь угольщика по собственному решению, просто так… в результате своего выбора. Или, по крайней мере, без возражений на этот счет. Свободная воля! Тетушка не понимает, что я никогда не уступлю насилию. Никогда!
– Рассуждая подобным образом, ты также никогда не станешь янсенисткой.
– Разумеется, и ты не янсенист. Разумеется, ты не веришь, что наша жизнь уже предопределена. Что все, что мы делаем, уже задано и является неизменным. И даже то, что происходит в этой несчастной комнате, было запланировано.
– Чушь! Нет ничего запланированного, в том числе и грехов. – Элеонора захлопнула дверцу шкафа и стояла кое-как одетая. – Один Бог знает, какие грехи ты приписал мне в этой своей черноволосой голове. Я не знаю, что ты хочешь от меня. – Твердой походкой она подошла к двери во двор и остановилась. – Очевидно, тебе нужно не то, о чем думаю я.
– Тут все просто, – произнес Ахилл. – Я хочу всю тебя, в том числе и то, что ты прячешь. И ты мне это дашь.
– Не будь таким самоуверенным, – возразила Элеонора, отбрасывая засов, чтобы открыть дверь. Металлический удар подчеркнул ее слова. – Ты пренебрег тем, что я по доброй воле хотела дать тебе. Я могу больше не предложить.
Она открыла дверь навстречу яркому солнечному свету, ослепившему ее. Но собирались грозовые облака, и небо меняло свой цвет на мрачный серый. Элеонора даже не могла сказать, где находится солнце. «Как символично», – подумала она.
– Я не пренебрег тобой, Элеонора. Я просто отложил принятие предложения.
Элеонора горько рассмеялась:
– Ты сам говорил, что твое назначение придет со дня на день. Ты полагаешь, я своего рода маркитантка, которая последует за тобой на фронт? Подумай еще раз, Ахилл.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
– Подумай еще раз, – прошептала Элеонора пустому двору. – Именно ты последуешь за мной.
Сильный ветер тащил Элеонору за юбки, когда она шла по холму в полумиле от замка Дюпейре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120