он попытался освободиться из цепких пальцев Бариччи. Но тут Коньерз, сделав прыжок вперед, заломил руки Бариччи за спину и приставил пистолет к его лопатке. Парлз, скрутив руки Уиль-ямса, проконвоировал его до двери в кабинет.
— Говорили правду? — с насмешкой повторил Эшфорд. — Да вы, Бариччи, понятия не имеете о том, что такое правда…
— Нет же, Тремлетт, — рванулся он из рук полицейского, пытавшегося увести его. — Поверьте мне, вы ошибаетесь. Сам Бог — мой свидетель, я не убивал Эмили.
Он заколебался: говорить или нет?
Чутье подсказывало Бариччи: молчание в этой ситуации может обойтись ему очень дорого, а вот содействие полиции могло смягчить его участь, и Бариччи решился.
— Я расскажу вам все, все, что произошло, — сказал он, взяв себя в руки. — Меня ведь не могут повесить за преступление, которого я не совершал-
— Подождите, — обратился Эшфорд к Коньерзу, сделав ему знак рукой.
Эшфорд отдавал себе отчет; да, человек этот — обманщик, самая гнусная тварь, какую только можно вообразить. И все же что-то в его тоне, в выражении глаз заставило Эшфорда засомневаться. Он даже готов был поклясться: голос Бариччи в эту минуту звучал правдиво.
— Пусть вы не убивали, я готов вам поверить, тогда кто же мог это сделать?
— Не знаю. — Лоб Бариччи покрылся бисеринками пота. — Я едва не сломал мозги, думая об этом с того самого момента, когда узнал о случившемся. А вот в чем я виноват — скажу.
Эшфорд подался вперед при этих словах Бариччи, интонация которых звучала как исповедь.
— Вы признаете, что крали картины? Не только Рембрандта, но и десятки других? — спросил он.
— Предположим, но какие гарантии вы мне дадите?
— Вы постоянно торгуетесь, Бариччи. — Эшфорд рассмеялся, — Джентльмены, — кивнул Эшфорд полицейским, — какую сделку мы можем предложить этому господину?
— Это зависит от того, кто убил леди Мэннеринг, — ответил Коньерз.
— Я же сказал, что не убивал ее! — вскричал Бариччи.
— Если это правда и вы готовы сотрудничать с нами, мы с Парлзом постараемся добиться для вас самого гуманного приговора.
Глаза Бариччи засветились надеждой.
— В таком случае я согласен. Я признаюсь в краже картин, упомянутых Тремлеттом.
— Кто помогал вам, кроме Уильямса? — спросил Эшфорд.
— Несколько профессиональных воров. Они производили взлом и выносили картины, а потом передавали их Уильямсу в обмен на вознаграждение в пятьдесят фунтов. В случае с Рембрандтом не было нужды во взломе, потому что я находился в доме Мэннерингов. Просто оставил незапертым черный ход, перед тем как подняться в спальню Эмили. Эти люди проскользнули в дом, сняли картину Рембрандта и скрылись с ней. Я уходил перед рассветом. — В голосе Бариччи теперь звучала уверенность. — Поймите, я не совершал насилия, потому что в этом не было необходимости. Эмили спокойно спала в ту минуту, когда грабители снимали и выносили из дома картину. Но чтобы оградить себя от всяких подозрений, я скрыл от вас одно обстоятельство: Эмили проснулась, когда я собрался уходить, и попрощалась со мной. Тогда-то она и заметила пустое место на стене в музыкальной комнате и поняла, что картина Рембрандта похищена. Эмили была очень расстроена, как и следовало ожидать, и убедила меня немедленно уйти, чтобы вызвать полицию. Разумеется, я подчинился. По-видимому, она не успела этого сделать. Ее убили сразу же после моего ухода.
Эшфорд в замешательстве провел рукой по волосам. Пока что все сказанное Бариччи звучало правдоподобно. Это совпадало со всеми теми сведениями, которые по крохам удалось собрать Блэкстриту.
Черт возьми! В этой головоломке явно не хватало фрагментов. Но каких?
И это подсказало ему новый вопрос к Бариччи:
— Скажите, кроме Уильямса и этих воров, которых вы упомянули, был ли кто-нибудь еще вовлечен в ваши преступные операции?
Бариччи не разочаровал Эшфорда, легко сдав своего последнего «солдата». — Сардо — ответил он.
— Да, Сардо, — машинально повторил Эшфорд, — а скажите мне, сколько вы платите Уильямсу за работу, связанную с таким риском?
— Двадцать процентов от выручки.
Уильяме кивком подтвердил слова своего работодателя.
— Двадцать процентов. Это щедро, — заметил Эшфорд, Было самое время заговорить о том, что давно его интересовало: — А как насчет Сардо? Он должен был заработать у вас целое состояние, пряча под своими работами украденные картины. Сколько же получал он? Процентов двадцать пять?
К изумлению Эшфорда, Бариччи честно ответил и на этот вопрос, не пытаясь изворачиваться:
— Нет. Он получал только на стол, кров и необходимые принадлежности — краски, кисти и полотно. Плюс иногда премиальные.
— Тогда почему, черт возьми, он с вами сотрудничает? Сардо не похож на благотворителя. Или же у вас есть другие, менее благородные методы держать его на привязи и. заставлять работать на себя?
— Да, вы правы, предполагая последнее, — ответил Бариччи, не обнаруживая ни смущения, ни раскаяния. — У меня есть кое-какой материал на Сардо. Он у меня в руках.
— Вот как! И что же это за материал? Я изучил всю его подноготную, но не обнаружил ничего подозрительного: он не сидел в тюрьме ни во Франции, ни в Англии, и за ним не числится никаких темных делишек.
— Внешне все так. Уверен, что никто, кроме меня, не знает о его вине.
«Вина! Значит, Сардо совершил преступление, а Бариччи его шантажировал!»
— Эта его вина, это его преступление… вы к нему причастны?..
— Нет. Я лишь был в некотором роде его доверенным лицом, — ответил Бариччи. — Мы возобновили наше знакомство шесть лет назад, когда я приехал в Англию.
— Возобновили? — удивился Эшфорд, — Я думал, что это была ваша первая встреча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96