Прежде всего, нашим врагам стало известно, чем мы занимались, во-вторых, они узнали, где проводилась работа, а в-третьих, они сумели взорвать дом.
Я вспомнила сторожа с собакой. Он, конечно, охранял это место.
— А теперь, Люсинда, перейдем к одному из самых тревожных аспектов всей этой проблемы.
Кто-то проник в наш особняк в Лондоне и нашел секретные документы, которые хранились там в целях их безопасности. Кто это мог быть? К нам не забирались воры. По крайней мере, если это и произошло, мне ничего об этом неизвестно.
— Ты хочешь сказать, что этим человеком мог быть кто-то из живущих в доме?
— Ну, не обязательно из тех, кто там живет.
Может быть, из имеющих туда доступ. Возможно, рабочий, приходящий выполнять какую-то работу.
Поэтому я хочу, чтобы ты была настороже, Люсинда. Если ты увидишь что-нибудь… если чье-то поведение покажется тебе подозрительным… немедленно сообщи мне или маме, кто бы это ни был.
Мы не можем исключить ни одного человека. Ты видишь, как велика опасность. Я хочу знать, кто видел секретные документы в моей комнате, кто осуществил уничтожение Прайори.
— Да, — ответила я. — Я тоже хочу этого.
— Невыносима сама мысль о том, что кто-то проник в дом, просматривал мои бумаги, — сказал отец. — Это заставляет ощутить, какие сейчас опасные времена. Итак, Люсинда, молчи о Прайори.
Пресекай разговоры на эту тему… и гляди в оба.
— Хорошо, — промолвила я.
ГЕРОЙ
Наступила весна, не принеся заметных изменений. В августе исполнялось два года с начала войны, и пророки, предсказывавшие, что она не продлится и шести месяцев, помалкивали.
Даже самые большие оптимисты потеряли надежду, что конец военных действий не за горами.
Я уже получила два письма от Роберта, прошедших строжайшую цензуру и не дающих никакого представления о его местонахождении, кроме того, что это «где-то во Франции».
Он часто занимал мои мысли, так же как и Маркус.
Я очень тревожилась о Роберте, подвергавшемся смертельной опасности. Маркус, по крайней мере, был избавлен от нее, находясь на больничной койке!
Правда, столь длительное пребывание там объяснялось тяжестью его ранения.
Аннабелинду я видела редко, хотя она со своей матерью по-прежнему приезжала в Лондон и останавливалась в нашем доме, даже когда мы были в Марчлэндзе.
Стоял май, который я всегда очень любила, канун лета, когда днем еще нет сильной жары и живые изгороди покрыты белыми цветами дикой невзрачницы. Я отправлялась на долгие прогулки по лесу.
В нем царил покой, как во времена Вильгельма Завоевателя или Генриха VIII, охотившихся там.
Потом я начинала думать об ужасных боях, в которых должен участвовать Роберт. Я представляла его в окопах, видела его почти молящую улыбку, чувствовала, что, если он не вернется, мне 8 — 4 этого не перенести. Больше всего мне хотелось услышать о его возвращении домой. Пусть он даже получит легкое ранение, позволившее бы нам удержать его возле себя, как Маркуса.
Мы редко видели дядю Джеральда, так как он находился во Франции.
Люди ходили с мрачными лицами. Война не была больше волнующим приключением ни для кого, кроме подростков вроде Чарльза, чьи представления о ней не имели отношения к реальности.
Аннабелинда с матерью приехали в Марчлэндз.
Тетя Белинда развила бешеную активность. Она только и говорила о благотворительности. Хорошо ее зная, я догадывалась, что больше всего ей просто хотелось покрасоваться. Она договаривалась о работе, которую выполняли за нее другие, и, когда все было закончено, ставила это в заслугу себе.
Возможно, я была несправедлива и несколько пристрастна в своих суждениях, но, глядя на маму, я испытывала легкое раздражение против тетушек Белинд и Аннабелинд этого мира.
— Милая Люси! — разливалась соловьем тетя Белинда. — Ты так занята в госпитале. Уверена, что тебе дадут медаль еще до окончания войны. И ты заслуживаешь ее, дорогая.
— Я и так вознаграждена. Радостно видеть, что люди выздоравливают. Нам повезло, ведь госпиталь стоит почти в лесу.
Мы с Аннабелиндой скакали на лошадях между деревьев. Она была несколько раздражена.
— Как надоела мне эта проклятая война! — ворчала она.
— Думаешь, только тебе одной?
— Конечно, нет. Поэтому кто-то должен положить ей конец. Ты понимаешь, что мне уже почти девятнадцать?
— Ну да, ведь мне в сентябре исполнится семнадцать.
— Мы стареем. Представь себе, что эта чертова война продлится еще пару лет. Что с нами будет?
Я рассмеялась.
— Что здесь смешного? — требовательно спросила Аннабелинда.
— Я просто подумала о тех людях, которые сейчас воюют. О твоем родном брате, например. А ты спрашиваешь, что будет с нами.
— О, с Робертом ничего не случится. С ним всегда все в порядке.
— Это же война!
— Как будто я не понимаю! Если бы не она, я бы сейчас выезжала на светские приемы в Лондоне.
— Отсутствие светской жизни — просто мировая катастрофа.
— Не пытайся казаться циничной. На это у тебя не хватает ума. В деревне такая скука. Ты ведь тоже скучаешь. Чем ты целый день занимаешься?
Старая Каррутерс, наверное, мучает тебя уроками?
— Мы прекрасно ладим. Я учусь с удовольствием.
— Не сомневаюсь. Ты всегда была зубрилкой.
— Зато ты всегда интересовалась исключительно собой. Эдвард приносит столько радости. Ты могла бы разделить ее с нами.
Аннабелинда вспыхнула:
— Ну и свинья ты, Люсинда!
— Ты ведешь себя противоестественно.
— Мне вовсе не хочется быть такой, но что я могу поделать?
— Думаю, ты не можешь поступать наперекор твоей природе. Я не жалуюсь. Ребенок прелесть.
Мы с Андрэ проводим с ним очень много времени, и, как видишь, мне не скучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79