Однако я невольно покраснела, и он понял, что смутил меня.
— Кажется, мы раньше не встречались. Вас не было здесь два года назад.
Что-то в нем было такое, что не позволило мне проигнорировать его. Я ответила:
— Я здесь всего несколько недель.
— А! Значит, не уроженка Девона!
— Нет, — сказала я.
— Так и знал. Я не мог не учуять такую хорошенькую молодую леди, если бы она находилась поблизости.
Я вспыхнула:
— Вы говорите так, словно я — какой-то зверь, которого собираются затравить!
— Охотиться должно не только за зверями! Взгляд его синих глаз пронзал насквозь; казалось, они видят во мне больше, чем было желательно для меня или прилично. Меня притягивали его самые поразительные глаза, какие я когда-либо видела или могла увидеть в будущем. Годы, проведенные в открытом море, придали им этот глубокий цвет. Взор был острым, проницательным, по-своему привлекательным — и все же отталкивающим. Джейк явно принимал меня за какую-нибудь служаночку, которая прибежала в порт, как только прибыл новый корабль, чтобы подыскать себе дружка. Я сказала холодным тоном:
— Я думаю, сэр, что вы ошибаетесь.
— Ну уж нет, — ответил он, — в таких случаях я редко ошибаюсь. Хотя я иногда могу поступать необдуманно, но мое суждение всегда безупречно, если речь идет о выборе друзей.
— Повторяю, вы ошиблись, обратившись ко мне, — сказала я. — А теперь мне пора идти.
— И мне не будет, позволено сопровождать вас?
— Это недалеко. Всего лишь до усадьбы Труинд Грейндж.
Я ожидала увидеть хотя бы тень смущения. Он должен был понять, что не мог безнаказанно оскорблять гостью Усадьбы.
— Тогда я зайду навестить вас в удобное для вас время.
— Надеюсь, — ответила я, — что вы подождете, пока вас не пригласят.
Он опять отвесил поклон.
— И в таком случае, — продолжала я, повернувшись, чтобы уйти, — вам придется прождать очень долго.
Меня охватило желание поскорее убежать. В его манерах чувствовалось что-то чересчур вызывающее, почти наглое. Я могла поверить, что он способен на любой дерзкий поступок. Он был похож на пирата; впрочем, на пиратов походили очень многие моряки.
Я поспешила в Усадьбу, опасаясь в первые минуты, что он последует за мной, и, быть может, испытав легкое разочарование, когда этого не случилось. Направившись прямо в башенку, где находилась моя комната, я выглянула в окно. Корабль — его корабль — ясно вырисовывался на фоне совершенно спокойного моря. Это было судно водоизмещением около семисот тонн, с высокими носовыми и кормовыми надстройками и батареями пушек. Не будучи военным кораблем, он был снабжен всем необходимым, чтобы защищаться, а быть может, и атаковать. Он выглядел гордо, величаво; это был его корабль. Я знала.
Я ни разу не спускалась к Мысу, до тех пор, пока судно не уплыло. Каждый день я смотрела на него в окно и надеялась, что, когда я проснусь наутро, его уже не будет. И я начинала думать о Кэри — красавце Кэри, который был молод, всего на два года старше меня, милом Кэри, с которым я вечно ссорилась в детстве, до того волшебного дня, когда мы оба внезапно поняли, что любим друг друга. Горестные воспоминания нахлынули на меня и я вновь, как наяву, пережила все это: необъяснимый гнев матери Кэри, — она и моя мать были двоюродными сестрами — которая объявила, что ничто на свете не заставит ее дать согласие на наш брак. И моя дорогая матушка, которая вначале не понимала причины, вплоть до того страшного дня, когда она заключила меня в объятия и, плача вместе со мной, объяснила, как грехи отцов падают на детей; и мои счастливые мечты о совместной жизни с Кэри разбились вдребезги и навсегда.
Почему все это так живо всплыло в памяти из-за того, что я встретила на Мысе этого нахального моряка?
Я должна пояснить, как я очутилась в Плимуте — в юго-западном уголке Англии, — когда мой дом находился на юго-востоке, всего в нескольких милях от Лондона.
Я родилась в аббатстве Святого Бруно — необычное место для рождения, — и, вспоминая свои ранние годы, я вижу их какими угодно, но только не обыкновенными. Я была беспечна, весела, легкомысленна — полная противоположность серьезной Хани, которую я всегда считала своей сестрой. Мы провели детство в монастыре, в котором не слишком строго соблюдали устав, окруженные атмосферой мистицизма. Тем, что мы этого не замечали в наши ранние годы, мы обязаны матушке, совершенно нормальной, всегда безмятежно-спокойной и в любой ситуации готовой утешить, словом, такой, какой должна быть мать. Я как-то раз сказала Кэри, что, когда у нас с ним появятся дети, я постараюсь стать для них тем, чем моя матушка была для меня.
Но, становясь старше, я стала замечать напряженность в отношениях между моими родителями. Иногда мне казалось, что они ненавидят друг друга. Я чувствовала, что моей матери хотелось иметь супругом доброго, обыкновенного человека, такого, как дядя Кэри, Руперт, который так и не женился и, как я подозревала, любил ее. Что до моего отца, то я его вовсе не понимала, но была уверена, что временами он ненавидел мою мать. Существовала какая-то причина, мне непонятная. Возможно, та, что он «провинился перед матерью. Наша семейная жизнь проходила нелегко, но я разбиралась в этом меньше, чем Хани. Впрочем, для нее все было просто: чувства Хани были менее сложными, чем мои. Она ревновала меня, потому что матушка любила меня сильнее, чем ее, что, в общем-то, естественно, поскольку я была родной дочерью. Хани любила мою мать собственнически, она не желала делить ее ни с кем. И она ненавидела моего отца. Хани точно знала, кому принадлежат ее преданность и верность. Не так просто дело обстояло со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113