– Целься! – крикнул Шестой.
Потом он снова открыл рот, и Уолли бросился всем телом на ближайшего из них. Тот пошатнулся и упал на своего соседа. Если бы разум и силы Уолли были в норме, он мог бы свалить всю шеренгу, словно домино. Однако его лишь отбросило назад, и он снова упал, ударившись головой о бревна, в то время как над ним сверкнул град ножей, и рявкнули пистолеты, выбросив громадные облака дыма. Половина колдунов упала, а фургон проутюжил остальных.
Всюду были воины – крики, мечи, вопли, ножи, радостные возгласы, дым, кровь.
Дым рассеялся, шум прекратился.
Его осторожно – но не слишком – подняли на ноги. Восемь мертвых колдунов… толпа воинов – свободные меченосцы в килтах, водяные крысы в набедренных повязках, моряки… Томияно, Холийи и Малоли, даже несколько женщин. Все радостно кричали и смеялись. Ннанджи обнял его с ликующей улыбкой.
– Мы сделали это, брат! Мы уничтожили их целую кучу!
– Молодцы, – прошептал Уолли. – В самом деле, молодцы! – Однако он не думал, что его слышат.
Ннанджи услышал.
– На Башню !
– На башню! – подхватили радостные крики.
– Нет! – закричал Уолли. Он бросился к Ннанджи и снова задохнулся от боли. Башня наверняка была заминирована. Там должны были быть пушки, картечь, шрапнельные бомбы… – Вы не сможете захватить башню! Возвращайтесь на свои корабли! – О Боги! Как больно ему было говорить!
Вокруг поднялся недовольный ропот. Уолли бессильно оперся о Ннанджи.
– Возвращайтесь на корабли! – слабым голосом повторил он.
– Брат! – умоляюще сказал Ннанджи. – Мы победили. Мы должны закрепить нашу победу. Сутры…
В голове у него шумело – он не в состоянии был думать, и язык, казалось, заполнял собой весь рот.
– Я… седьмой… – пробормотал Уолли.
– Брат?
– Седьмой! – слабо повторил Уолли. У него подгибались колени. Завывал ветер…
Он был Седьмым. Что-то бормоча, они повернулись и пошли назад.
– Катанджи? – спросил Уолли. Мостовая под ногами тошнотворно раскачивалась, в ушах стоял невообразимы гул.
– Он возвращается. – Ннанджи начал тревожиться.
– Пострадавшие?
– Только Олигарро, брат. Ничего серьезного.
Казалось, начиналось землетрясение; пристань уходила из-под ног, словно на громадных волнах.
– У него маленькая круглая дырочка в плече, – откуда-то издалека послышался голос Ннанджи. – Думаю, с ним будет все в порядке, если туда не попала зараза.
Уолли должен был сказать что-то очень важное, если бы только вспомнить… У него подогнулись колени, и Мир закружился вокруг в сером ревущем тумане.
Он снова подумал об этом, когда его несли на «Сапфир», где он увидел еще одну груду мертвых колдунов. Его приказ только ранить, а не убивать, не слишком подействовал. Он попытался заговорить, сказать Ннанджи, чтобы тот собрал оружие. Если он и сумел что-то произнести, его слов никто не услышал.
Его уложили на крышку люка, и все исчезло.
7
Какое-то время он разглядывал пожарное ведро – может быть, лишь несколько минут, может быть, дольше. Он не осознавал, что какое-то время был без сознания… Он помнил, как они разрезали его наручники, расстегивали его перевязь, и осторожно укладывали его на крышку люка. Теперь он лежал там на боку, положив голову на колени Джии. Запоздавший шок? Вряд ли можно было ожидать, что подобное случится с героем. Он попытался повернуться, поморщился от боли и, изогнув шею, взглянул на нее. Точка зрения была довольно интересной, и он какое-то время удовлетворенно разглядывал Джию, ее лицо на фоне неба, самое прекрасное и определенно самое желанное лицо в Мире, золотисто-смуглое чудо на голубом фоне.
– От подобной улыбки мужчины сходят с ума, – сказал он. Улыбка стала шире, но она не ответила. – Что тебя так веселит?
Улыбка стала еще шире.
– Ничего, любовь моя – я просто счастлива.
Он снова попытался пошевелиться и застонал от боли.
– Не думаю, что тебе следует так улыбаться, когда я умираю. Видишь эту дыру в моей спине? Эти сломанные белые штуки – ребра. А вот те розовые – куски легких.
– У тебя в спине нет никакой дыры. – Мягкие, словно снежные хлопья, пальцы пробежали от его лопатки до основания ребер. – Несколько ссадин, вот и все. Еще шишка на голове. Брота говорит, что ни одна кость не сломана.
– Брота может лишь смотреть снаружи, – сказал Уолли. – Изнутри я чувствую себя, словно мешок с отбросами. – Он решил, что ее улыбка на пятьдесят процентов выражает облегчение, на пятьдесят процентов – подобна той улыбке, которой она иногда одаряла Виксини, и еще на пятьдесят процентов – выражает восторг. Все остальное наверняка выражало любовь. Чертовски прекрасная улыбка! И все же… – Что тебя все-таки так веселит, женщина?
Джия тихо засмеялась.
– У тебя появилась материнская метка. Я знаю, что еще сегодня утром ее не было.
Он выиграл очередное сражение – после последней битвы на его правом веке внезапно появилась отцовская метка воина, но левое оставалось пустым, что было уникальным для Мира.
– Расскажи, – сказал он, думая о том, во что превратил маленький бог репортера криминальной хроники.
Улыбка Джии стала шире.
– Это перо, любовь моя!
Конечно – знак писца. Или бог снова шутил над ним? Колдуны были намного больше чем писцами; они были также химиками, а новый лорд Шонсу представлял собой соединение прежнего Шонсу-воина и Уолли Смита-химика. Очень забавно, Коротышка! Я думал, ты обещал, что чудес не будет? Что подумают явившиеся на сбор воины, когда это увидят?
Колдовство как технология? Это требовало определенного осмысления.
Он уже думал о шпионских романах и детективах. Но здесь речь шла не о том, «кто это сделал», как в детективе, скорее, «как это сделано».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124