Она вернула повязку на место и отошла от кровати, не в силах выносить его измученного вида. Ей хотелось разрыдаться и выплакать свою вину и боль. Но от безнадежности она не чувствовала ничего, кроме пустоты и немого оцепенения.
— Миледи, вам лучше присесть, — услышала она настойчивую просьбу второй женщины, которую звали Анна. — Хотите, я что-нибудь для вас принесу? Чашу вина, может быть? Или что-нибудь подкрепиться?
Не имея сил говорить, Николь мотнула головой. Она больше не притронется к пище. Ей хотелось умереть. Если Фокс покинет бренный мир в результате ее дурацких интриг, то и ее жизнь потеряет всякий смысл.
Женщина пододвинула к кровати скамью, и Николь присела. Она взяла безвольную руку Фокса и поднесла к своему лицу. От прикосновения к щеке его мозолистых пальцев ее наводнил поток мучительных воспоминаний, горьких, как сок незрелых плодов. Она не подозревала, каким сокровищем владела. Ей следовало наслаждаться каждым мгновением, каждым поцелуем, каждой лаской. Но нет, ее снедала тревога за Саймона.
Почему не доверилась она Фоксу? Что ей помешало? Почему не нашла способа рассказать о Саймоне, не рискуя его благополучием? Вероятно, если бы очень хотела, то нашла. Вместо этого она предала мужа, отдав его в руки врагов. Ей следовало догадаться, что на Фитцрандольфа нельзя полагаться. Он говорил, что намерен убить Фокса.
Она сожалела о содеянном. С каждой минутой ее терзания делались невыносимее. Если Фокс умрет, то винить, кроме себя самой, ей будет некого. Но хуже всего, что он никогда не узнает о ее любви к нему. Она прижала его ладонь к своему рту. Раскаяние переполняло ее душу физической болью. Почему она так и не призналась ему, что он значил для нее на самом деле? Сколько раз после страстных занятий любовью хотелось ей произнести слова, специально припасенные для такого случая, но она не позволила им сорваться с ее губ. «Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Ты свет моих очей».
— О, мой дорогой, — прошептала она. — Я такая неисправимая дура.
— Да, но не в такой степени, как присутствующие здесь несчастные женщины! — раздался резкий голос Гленнит, прервав цепь горестных размышлений Николь. Появившись на пороге, целительница решительно устремилась через комнату к окну и распахнула створки ставен. — Вы что, хотите, чтобы он задохнулся? — строго спросила она присутствующих женщин. — Чтобы поправиться, ему нужен свет и свежий воздух.
— Нет! — воспротивилась Анна. — Ты впустишь внутрь злобные силы! От доступа воздуха ему станет только хуже.
Гленнит насмешливо фыркнула.
— Сколько раненых мужчин ты пользовала? — осведомилась она. — И сколько из них отправились на тот свет благодаря твоим неумелым действиям? — И, не дождавшись ответа, добавила: — Если хочешь быть полезной, принеси мне кое-что из кухни.
Анна, издав возмущенный возглас, удалилась, а Джиллиан подошла к знахарке.
— Я сделаю все, о чем ты меня попросишь. Несколько лет назад ты помогала моей матери разрешиться от бремени моим братцем. Хотя он оказался слишком велик для родовых путей и матушка скончалась, ты сумела спасти Бертрама. Теперь он большой, рослый парень и служит моему отцу незаменимым помощником.
— Я помню твою мать. Бедная душа! — промолвила Гленнит. — А теперь я попрошу тебя принести мне ведро горячих отрубей и вареного лука — еще дымящихся. Еще немного вина, можно кислого и самого плохого качества. Еще заплесневелого хлеба. Как можно больше.
Джиллиан кивнула.
— Если я скажу Агельвулфу, что это для нашего лорда, он даст все, что я пожелаю.
— Еще мне понадобятся несколько крепких мужчин, чтобы держать его.
— Я позабочусь о них, — услышали они голос Рейнара, переступившего порог комнаты. Он кивнул Николь и улыбнулся Гленнит теплой улыбкой. Она ответила легким подъемом бровей, потом жестом велела привести мужчин.
— Что ты собираешься делать? — справилась Николь, когда Рейнар вышел. Просьба Гленнит ее совершенно сбила с толку. Неужели вино и отруби понадобились целительнице, чтобы принести жертву своим языческим богам?
— Рану не нужно было зашивать, — пояснила знахарка. — Теперь яд накапливается внутри. Мне придется ее снова раскрыть и промыть от гноя. Потом я помещу в рану отруби, и они вытянут остальное. Когда рана окончательно очистится, я зашью ее и наложу сверху плесневелый хлеб. В плесени есть что-то, что помогает исцелению.
— Он будет… — Николь сделала паузу, собираясь с духом, — он будет жить?
— Он сильный и молодой. У него есть шанс.
— Чем я могу помочь? — спросила Николь.
— Ты, безусловно, не можешь здесь оставаться. То, что я собираюсь делать, будет ужасно, и мне бы не хотелось, чтобы твои рыдания или обмороки отвлекали меня в ответственный момент.
— Но как мне его оставить? — воскликнула Николь. — Вдруг с ним что-нибудь случится, а меня не будет рядом?
— Ничего не случится. Он переживет лечение, правда, возможно, будет кричать, словно его подвергают истязаниям. Я постараюсь напоить его маковым питьем, но он все равно почувствует боль.
Николь содрогнулась. Бедный Фокс. Он уже перенес такие страшные страдания. Она подошла к постели и поцеловала его в губы.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я все для тебя сделаю и искуплю свою вину, обещаю.
Она вышла из опочивальни. Внизу она встретилась с Рейнаром. За ним шли Генри и Нильс.
— Леди. — Рейнар кивнул, хотя его взгляд остался холодным. — Вы снова его покидаете.
— Сейчас я там не нужна! — возмутилась Николь. — Гленнит велела мне уйти. Она считает, что будет лучше, если я не увижу, что она собирается делать. Но обещай мне, что позовешь меня немедленно, как только она закончит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109