Прижавшись к стене, он ждал. Тот факт, что Эдвард буквально купается в алмазах, ни для кого не был секретом.
— Эдвард?
Удивившись, но ничуть не обеспокоясь, Эдвард опустил пистолет и шагнул в комнату. На его кровати сидела женщина.
Она улыбалась ему. Ее эбонитово-черные волосы были распущены, приподнятая юбка открывала взору длинные стройные икры кофейного цвета.
— Я тебе кое-что принесла, — ласково сказала жен-~40 щина.
Раздраженный Эдвард ногой захлопнул дверь.
— Как ты сюда попала?
— Одна улыбка — и готово! — прошептала она, вставая и подходя к нему. Она положила руки ему на плечи и прижалась к Эдварду всем своим роскошным чувственным телом.
Рубашка на Эдварде была расстегнута, и он обнаженной кожей сквозь тонкий шелк платья мгновенно почувствовал напряженные соски женщины. Эдвард положил пистолет на комод и, взяв ее за руки, мягко, но твердо отстранил от себя. Он даже не улыбнулся.
— Вот сюрприз так сюрприз. Но я не уверен, что мы знакомы.
— Только не по моей вине. — Она пристально глядела на него. — Меня зовут Элен, и я уже с февраля пытаюсь найти к тебе подход, Эдвард. Ты что, вообще не любишь женщин?
Эдвард окинул ее взглядом. Элен, пожалуй, была единственной хорошенькой женщиной в городе. И конечно, в свое время он нашел бы ее просто очаровательной. Эдвард замечал ее интерес к себе, но его это не волновало. Он давно утратил желания — в то рождественское утро, когда проснулся в постели с двумя дешевыми шлюхами; он понятия не имел, как их звали, да и не хотел этого знать, исполненный отвращения к себе…
Элен снова прижалась к нему, но она уже не улыбалась.
— Неужели тебе совсем не нравятся женщины? Неужели тебе не нравлюсь я? — прошептала она.
И даже сейчас, несмотря на восемь месяцев воздержания, несмотря на то что его тело физически все же реагировало на близость горячего женского тела, Эдвард не испытывал настоящего желания лечь с ней в постель.
— Да. Я не люблю женщин.
Она рассмеялась:
— Может, и не любишь, но твое тело думает иначе.
Эдвард хранил на лице каменное выражение. Элен всмотрелась в него, потом отступила на шаг.
— Ты странный. Ты не улыбаешься, не смеешься. Ты даже не разговариваешь ни с кем, разве что этого не удается избежать. Я знаю. Я за тобой наблюдала. Ты работаешь словно одержимый, а потом так же играешь. И пьешь тоже. Ты живешь так, словно всех ненавидишь.
Эдвард повернулся к ней спиной, бросил шляпу на стул и стянул рубашку. И очень тихо, так, что женщина едва расслышала, произнес:
— Никого я не ненавижу. Кроме себя самого.
Эдвард не стал интересоваться реакцией Элен на его слова. Он прошел через комнату к шкафчику с зеркалом, и старые доски скрипнули под его ногами. Элен направилась к двери. Снимая ремень и расстегивая брюки, Эдвард услышал, что она остановилась у выхода.
— И кто же она? — шепотом спросила Элен. — Кто та женщина, что разбила твое сердце?
Эдвард замер, стиснув зубы. Но, взяв себя в руки, резким движением снял брюки. Под ними были тонкие льняные кальсоны, доходящие до середины бедер, скрывали они не слишком много.
— Просто стыд, — сказала Элен, стоя на пороге. — Но ведь ты можешь и передумать, Эдвард.
Он молча наклонился над умывальным тазом, плеснул в лицо тепловатой воды.
— Тебе письмо пришло. Из Нью-Йорка. Оно вон там, на бюро.
И Элен наконец ушла, закрыв за собой дверь.
Эдвард смотрел на уверенную подпись Софи, строчки расплывались перед его глазами. Руки у него дрожали. И не только руки. Его всего била крупная дрожь.
«…Надеюсь, ты не будешь слишком потрясен. В конце июня я ожидаю ребенка. Думаю, тебе следует об этом знать».
Боже! Софи ждет ребенка! И хотя она не сказала этого в своем письме прямо, Эдварду не составило труда подсчитать, что дитя было зачато в начале осени. Этот ребенок — их ребенок, его ребенок…
«Надеюсь, ты не будешь слишком потрясен».
Потрясен? Он не просто «потрясен». Он ошарашен, он взбешен, изумлен до потери речи! Боже праведный! Ведь уже август, август! У Софи уже родился ребенок. Его ребенок. Боже праведный!
Эдвард вскочил. Мельком глянув в зеркало, он увидел свое перекошенное лицо. Он казался совершенно обезумевшим. Но он и чувствовал себя именно так — словно сходит с ума. Почему она не сказала ему раньше? Какого черта она не сообщила ему сразу?
Эдвард ни секунды не сомневался в том, что ему следует делать. У него внезапно появилась цель, его действиями теперь руководило предопределение, судьба.
Его ребенок — в Париже. Его ребенок. Эдвард должен успеть на ближайший поезд из Кимберли. К завтрашнему вечеру он будет в Кейптауне и, если ему хоть чуть-чуть повезет, через месяц или около того доберется до Парижа.
Эдвард изо всех сил старался не думать о Софи и о том, что он будет делать, когда снова увидит ее.
Париж, октябрь 1902 года
Никто не вышел на его стук.
Эдвард стоял перед запертой дверью, и его сердце билось тяжело и быстро, хотя Софи и не было дома.
Ее не было дома. Ни ее, ни ребенка. Эдвард приехал так быстро, как только мог, но выбраться из охваченной огнем, сражающейся Африки оказалось не так-то просто. Несмотря на подписанное в мае перемирие, бурские стрелки напали на поезд, идущий из Кимберли; из-за взрыва поезд сошел с рельсов, что задержало его на двое суток. Несколько пассажиров погибли в перестрелке, и сам Эдвард чудом избежал ранения. А потом, в Кейптауне, невозможно было найти ни одного корабля, не принадлежащего Британскому военно-морскому флоту. Ничуть не колеблясь, Эдвард истратил целое состояние на взятки, и в конце концов раздобыл место на корабле ее величества. Но корабль шел не во Францию, а в Дувр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143